Когда она услышала, что Бретт назвал ее по имени, сердце Гейл вздрогнуло. Она нравится ему, несмотря на это несчастное совпадение. Это было ясно по тому, как он с ней сейчас говорил. Если бы Гейл была ему безразлична, разве стал бы Бретт возвращаться к своим болезненным воспоминаниям, чтобы все ей объяснить? Чтобы – сделать это, он поделился с ней чем-то очень личным, тщательно охраняемым от посторонних.
– Я должен признаться, что первая наша встреча там, в главной конторе, сильно на меня подействовала. Но этот шок уже проходит. Я понимаю, что вы – это вы и никто другой. И поверьте, – дружелюбная улыбка прогнала остатки мрачности с его лица. – Я вовсе не чувствую себя несчастным каждый раз, как гляжу на вас. – Он протянул ей руку. – Ну что, простили меня? Будем друзьями?
Гейл посмотрела ему в глаза. Они смотрели открыто и дружелюбно; еще в них было какое-то ожидание, будто Бретту было важно добиться ее прощения.
– Да, конечно, конечно я вас прощаю. – У нее слегка перехватило дыхание.
– Спасибо, Гейл Уэст. – Он по-прежнему смотрел прямо ей в глаза. – Я мог бы знать заранее, что вы так же благородны, как и милы. – Он взял ее под руку. – Пойдемте, мне пора возвращаться.
Они двинулись к выходу из павильона и тут Гейл, поддавшись импульсу, спросила:
– Вы можете ответить мне на один вопрос? – Они задержались перед самым выходом. – Конечно. – Эта девушка, та самая, на которую я так похожа – что с ней случилось? – Она сразу почувствовала, как напрягся Бретт и поняла, что совершила ошибку, задав подобный вопрос. Он как будто окаменел, и некоторое время хранил молчание. Гейл почувствовала, как между ними нарастает какое-то напряжение.
– Она умерла, – сказал Бретт, наконец, и вывел ее наружу, навстречу бушующей природе.
Оказавшись после ужина, наконец, у себя в каюте, Гейл подошла к зеркалу и сама удивилась тому, как бодро и жизнерадостно она выглядит. После рабочего дня вроде сегодняшнего, она должна была бы просто с ног валиться от усталости, но вместо этого она чувствовала радостный подъем и ее глаза возбужденно блестели.
Она быстро разделась и легла в койку – ведь завтра ее опять ждала работа и ей надо хорошенько выспаться.
Сон не шел к Гейл. Она опять и опять вспоминала, как Грэм Бретт сказал, что ему нравятся девушки именно ее типа, как он назвал ее по имени и как разрешилось между ними это страшное недоразумение. Мысли Гейл невольно перенеслись на девушку, которая, по словам Бретта, была так на нее похожа. Видимо, какая-то тайна была связана с ее смертью. По тому, как напрягся Бретт, услышав ее вопрос тогда, на палубе, можно было заподозрить, что он каким-то образом причастен к этой смерти.
Но какой смысл забивать себе голову всем этим? Гейл в раздражении оттого, что никак не может заснуть, перевернула нагревшуюся от ее щеки подушку. Неужели грустная история Грэма Бретта способна довести се до состояния бессонницы? И, главное, – с какой стати она так радуется тому, что не вызывает неприязни у Грэма Бретта?
Внезапная догадка заставила ее вздрогнуть и сесть в постели.
– Я люблю этого человека! – Она тут же попыталась найти какие-нибудь аргументы, опровергающие это открытие. Как она может увлечься человеком, само присутствие которого заставляет ее внутренне напрягаться? Что это – естественная реакция на его враждебное к ней отношение? Неприязнь порождает неприязнь; вполне естественно, что она должна его недолюбливать.
Гейл опять улеглась; сердце ее учащенно билось в груди. Никакие рассуждения не помогут ей дольше обманывать себя насчет истинной природы ее чувства к Бретту.
На следующее утро погода немного утихомирилась, но у медицинской команды по-прежнему было много работы. Гарри Мэтьюсон, тоскующий по своей невесте, постоянно требовал, чтобы Гейл отправилась к ней в каюту и узнала, как ее здоровье. Гейл тут же перепоручила это стюардессе – сама она была слишком занята в то утро.
После обеда Гейл вызвали в каюту на четвертой палубе, где она обнаружила беременную женщину, которая жаловалась на приступы боли в животе. Беглого осмотра было достаточно, чтобы понять, что у пациентки скоро начнутся родовые схватки. Гейл сидела, успокаивая испуганную женщину, в ожидании, пока для нее приготовят место в лазарете, когда в каюте появился доктор Бретт. Выслушав ее доклад, он кивнул головой и сказал:
– Я хотел бы, чтобы вы помогли мне принять роды. У вас есть диплом акушерки, и я думаю, больше опыта в этом деле, чем у сестры Мак Манус. У нас на борту, знаете ли, не так часто рождаются дети.
Гейл смотрела, как он разговаривает с пациенткой, пытаясь подбодрить и успокоить ее. Какой он добрый, как волнующе звучит его низкий голос и как эта грустная улыбка смягчает черты его проницательного лица. Гейл непроизвольно приложила руку к груди и сквозь накрахмаленную ткань форменной сорочки ощутила частое биение своего сердца. Не может быть никакого сомнения – она влюблена!
Позже, когда Гейл дежурила у постели роженицы в лазарете, Бретт наведывался туда несколько раз и спрашивал у нее о состоянии пациентки. Из его обращения с Гейл пропала формальность и напряженность и каждый раз он прощался с дружеской улыбкой, как бы укрепляя то новое взаимопонимание, которое возникло между ними прошлым вечером.
Как замечательно это будет – работать рядом с ним все долгое время путешествия! Радостное предчувствие немного омрачалось мыслью о Бэрри.
У Гейл за всеми хлопотами дня как-то не было времени думать обо всем, что связано с ее бывшей родственницей.
Только к полуночи пациентка наконец разрешилась от бремени. Гейл занялась ребенком. Когда она, наконец, освободилась, оставив роженицу на попечении Эни Даунинг, было уже три часа ночи.
– Я решила, что вы обязательно захотите посмотреть на Гибралтар, дорогая. Я знаю, вы поздно легли вчера, но все же... – Голос стюардессы разбудил Гейл. Было позднее утро. Она вспомнила, что доктор решительно запретил ей показываться в лазарете раньше полудня, давая ей возможность выспаться после долгого дежурства.
– Его уже видно? – Гейл вскочила и глянула в иллюминатор. – Господи, да он же будет по левому борту; я ничего отсюда не увижу!
