– Я хочу, чтобы ты действовал сам.
– Почему?
– Хочу ощутить твою настойчивость… твою силу…
– Значит, – усмехнулся Андреас, – это не миф, что все женщины на самом деле стремятся к подчинению?
– Не лови меня на слове… Это лишь мое настроение в данный момент… Я просто заявляю о своих желаниях.
– Что ж, раз ты так хочешь…
– Да, я хочу, чтобы ты взял все, что тебе понравится…
– Не боишься, что я сделаю тебе больно?
– Нет. Я тебе доверяю.
– Но ты при этом не останешься безучастной?
– Разве до этого я была безучастна?
– Нет, – признал Андреас.
– Тогда хватит слов.
Андреас снова обнял свою удивительную ночную гостью. Она провела тонким пальцем по плотной ткани его трусов:
– Не хочешь от них избавиться?
– Ах, да. Я и забыл. Пока мне было достаточно того, что ты полностью обнажена. Тебе уже говорили, как ты прекрасна?
– Иногда…
– Так же прекрасна, как юная женщина на картине шведского художника.
– Мне всегда казалось, что это художественное преувеличение.
– Отнюдь. Ты сама – как это ожившее полотно.
– Оно слишком волшебно для того, чтобы быть похожим на реальность.
– Иногда реальность милостиво соглашается иллюстрировать сказку…
Андреас снова поцеловал ее, потом еще и еще, с все возрастающим напором. Его руки скользили по телу, от которого захватывало дух, замирало и начинало биться чаще неспокойное, глупое сердце. Она обняла его в ответ, их тела оказались переплетенными, смешивалось дыхание, соприкасалась кожа, волосы, и уже не различить было со стороны, где чьи руки, ласки были неостановимыми, движения – порывистыми и нескончаемыми.
Частота стонов и дыхания нарастала, хотя Андреас и старался быть как можно тише, помня о второй двойняшке в спальне.
– Я даже не предполагала, что это может быть так прекрасно, – еле слышно пробормотала она.
Эта фраза могла принадлежать как Кирстен, так и Черстин…
Андреас ни на миг не приблизился к разгадке. Но это сейчас не имело никакого значения. Сейчас ничего не имело значения.
Слишком полным было слияние, слишком необходимым было взаимодействие, слишком упоительной оказалась близость.
– Не останавливайся… прошу тебя… Только не останавливайся… Еще…
Это звучало для Андреаса волшебной музыкой.
Только когда его светловолосая партнерша с долгим чувственным стоном обессилено откинулась на подушку, Андреас позволил себе окончательно потерять контроль и испытать полное наслаждение.
Ночь после дня рождения удалась. Однозначно.
Было ли это последней мыслью Андреаса, он не помнил. Были ли у него вообще какие-то мысли после завершения, он тоже не помнил.
Провалился в глубокий сон без сновидений, целительный, восстанавливающий силы, дарующий передышку разуму.
Среди ночи Андреас неожиданно очнулся.
Начинала болеть голова, а желудок уже сейчас требовал воды. Горло намекало на то, что от нестерпимой жажды недолго и помереть.
Андреас проигнорировал все жалобы. Ему в голову пришла блестящая, как казалось, идея.
На этот раз он не выпустит девушку из своей постели, кем бы она ни была. Он проснется не один, он проснется, держа восхитительное создание в своих объятиях. Он не даст ей уйти с рассветом, как недавно ушла Черстин.
Вторая двойняшка рано или поздно отправится на поиски сестры. Она заглянет в ванную, проверит кухню, и, нигде не обнаружив свою сестру, посмотрит у Андреаса.
И наверняка, наверняка она воскликнет что-то вроде «Черстин, вот ты где!»
Или: «Кирстен, я тебя повсюду ищу, что это ты тут…»
Таким образом, нецелесообразное инкогнито его ночной партнерши будет раскрыто. Андреас надеялся, что ситуация разрешится к его удовольствию. Он очень надеялся, что этой ночью его ласки принимала…
Ладно. Нужно дождаться утра. Он прикинется спящим, а сам тем временем ни за что не выпустит девушку из кольца рук. Ей придется порядком потрудиться, чтобы высвободиться, но Андреас не собирался давать девушке ни малейшего шанса.
Ни малейшего ша… анса… Ни малейш… Малейше…
Ни малейшего шанса сон не оставил Андреасу.
10
Снова, как тогда, на плите шипело что-то, источающее вкусный запах. Снова двойняшки лениво переговаривались на кухне.
Вот только на этот раз у Андреаса немилосердно болела голова. Застегивая ремень на джинсах, он вошел на кухню. Потирая лоб, сказал:
– Доброе утро.
– Доброе утро, – весело отозвалась Черстин. Не с подоконника.
На этот раз она сидела за столом и ломала тосты на мелкие кусочки. Полученную хлебную мозаику она мазала маслом, вареньем и паштетом по очереди. Отправляла кусочки в рот и запивала кофе из огромной бежевой кружки.
– Привет, – кивнула с улыбкой Кирстен.
Она помешала на сковородке ломтики ветчины.
– На завтрак опять яичница. Будешь?
Андреас был в недоумении.
Обе вели себя, как ни в чем не бывало.
На него смотрели две пары чистых, ясных, совестливых голубых глаз.
Ни тени смущения. Ни капли сомнений или раскаяния.
Запоздалого раскаяния.
– Что-нибудь, эээ, с удовольствием, – отозвался Андреас, – лучше всего гильотину или то, что русские употребляют от похмелья. Говорят, помогает.
– Русские пьют рассол, – сказала Кирстен.
– Что помогает? – удивилась Черстин. – Рассол или гильотина?
– Рассол делается из огурцов.
– Огурцы маринуются в рассоле!
– Неважно. У нас его все равно нет.
– Есть алка-зельцер, шипучий напиток.
– Это вроде аспирина?
– Ты что, раньше никогда не выпивал?..
– Не испытывал особого желания набираться, – признался Андреас.
– Тебя довела наша семья, – засмеялась Черстин. – И это ты еще не знаком с дедушкой и с отцом.
– У меня есть шанс с ними познакомиться? – уточнил Андреас. – А как насчет вашей замечательной мамы? Уверен, что она у вас красавица.
