министр, позвольте мне кое-что вам напомнить. За последние семь недель произошло двадцать шесть серьезных антиеврейских провокаций. Осквернялись могилы, поджигались магазины, разрушена дижонская синагога. Только за последнюю неделю неофашисты напали на три семьи в их собственных домах. А полиция, за работу которой вы, министр, отвечаете, бездействовала.
— Хватит! — вскочил Вадон. — Не желаю выслушивать ваши оскорбления. Вас еще на свете не было, когда я боролся с нацистами, не щадя своей жизни! Это были нападения на французских граждан на французской земле, посол. Вас это не касается. И полиция выполняет свой долг.
— Все это вздор, министр, — отрывисто произнес посол. — Не тратьте на меня своих пламенных речей. Нам всегда будет дело до евреев, оскорбляемых фашистами, и вы в вашем возрасте отлично знаете причину этого. А теперь вернемся к нашему нерешенному вопросу. Ведь мы же говорили о Данииле Брукнере? Так? О том самом, который отдал приказ о вооруженном нападении на Газу.
— Некоторые утверждают, что там была устроена резня, — возразил Вадон с легкой усмешкой в голосе.
— Как бы это ни называли, — ледяным тоном процедил посол, — там погиб девяносто один палестинец. Таковы факты. И для подавляющего большинства арабов Брукнер — дьявол во плоти. Они ненавидят его так, как никакого другого еврея. Его голова оценена в два миллиона долларов. И сейчас во Франции фанатиков-фундаменталистов не меньше, чем в Египте. — Посол вздохнул и продолжил примирительным тоном: — Послушайте, министр, мы не желаем ссориться ни с вами, ни с вашим правительством. Все очень просто. В вашей стране происходят события, которые нам с вами не понять и не обуздать. И пока все это продолжается, мы намерены обеспечивать свою безопасность так, как сами считаем нужным. Или вы соглашаетесь с нами, или пусть ваш президент празднует победу над нацистами без Дана Брукнера. Так и скажите ему. Я ясно выразился?
Менее часа спустя черный министерский «пежо» въехал в подземный гараж небоскреба на Монпарнасе, остановился у пустого сектора, огороженного рядом конусов. Вадон быстро пересек незанятое машинами пространство и подошел к двери, по обеим сторонам которой стояли два солдата ОРБ с автоматами на груди. Министр не ответил на их приветствие: он был слишком занят. Просунул пластмассовую карточку в щель, и перед ним раздвинулись двери специального лифта.
Прямо из кабины он шагнул в просторную приемную штаб-квартиры своей партии, буркнул нечто приветственное секретарше, быстро прошел мимо энергичных молодых мужчин и женщин, нещадно эксплуатировавших телефоны и компьютеры, толкнул обитую кожей дверь и вошел в свой кабинет. На огромном письменном столе не было ничего, кроме чистого листа бумаги и трех телефонов. За столом — огромное, почти во всю стену, окно. Если присмотреться внимательно, то можно было заметить вертикальные линии под недавно вставленным армированным стеклом. Между прозрачными слоями была проложена броня. Он настоял на этой дополнительной мере предосторожности, чтобы больше никто не смог выброситься в это окно. Министр сел за стол и нажал на кнопку телефона внутренней связи.
— Мадам Боде, — отрывисто проговорил он. — Зайдите ко мне, пожалуйста.
Секретарша, холеная дама лет под сорок, закрыла за собой обитую дверь, заглушавшую обычный для приемной шум, и в нерешительности остановилась. Вадон одарил ее безразличной улыбкой и нетерпеливо показал на стул.
— Садитесь, мадам. И продолжим, пожалуйста.
Его отрывистый, властный голос никак не гармонировал с быстрыми движениями пальцев, вертевших массивное золотое кольцо-печатку на левой руке.
Секретарша села, плотно сжав колени, надела очки, висевшие у нее на шее на золотой цепочке, и положила перед собой раскрытую папку.
— Обычные звонки, как мне кажется.
Она читала список, водя по бумаге тонким золотым карандашиком, Вадон бесстрастно слушал, никак не реагируя на имена просителей, поздравителей и другой мелкой сошки. Вдруг он прекратил играть кольцом.
— Кто-кто?
Мадам Боде испуганно взглянула на него сквозь очки.
— Некий господин Дюваль, господин министр.
— Слышал. Американец?
Секретарша нахмурилась, безнадежно пытаясь воскресить в памяти звучание голоса.
— Сомневаюсь. Он говорил на безупречном французском.
— Так что же он сказал на своем безупречном французском? — сердито осведомился Вадон.
Она заглянула в свои записи. Казалось, ее охватила паника.
— В сущности, ничего, господин министр. Оставил свое имя и номер телефона. Хочет поговорить с вами лично. — Она растерянно улыбнулась. — Я сделала что-то не так?
— И это все, что он сказал? — проигнорировал ее вопрос Вадон.
Секретарша смотрела на него расширившимися от удивления глазами. Какое-то странное беспокойство появилось в его поведении.
— Да, господин министр. Я попыталась узнать, какое у него к вам дело. А он просто…
— Вы записали номер его телефона? — прервал он ее и нетерпеливо протянул руку.
Секретарша быстро написала номер на чистом листе бумаги и сунула его в протянутую руку.
— Я совершила ошибку, господин министр? Он из тех людей, которых я должна знать?
Он помолчал несколько мгновений, изучая цифры номера, потом покачал головой и положил бумагу в ящик.
— Не думаю, моя милочка, — произнес он отрешенно. — Продолжайте, пожалуйста.
Она облегченно вздохнула и продолжила чтение. Вадон сидел, опустив подбородок на грудь, пальцы его правой руки судорожно вертели кольцо-печатку. Внезапно он прервал чтение.
— Спасибо, мадам Боде. На этом закончим. — Она взглянула на него — недоуменно и растерянно. — Вы меня слышали? Все! Можете идти.
Женщина собрала документы и поспешила выйти из кабинета, мертвенно бледная, закусив верхнюю губу, чтобы не расплакаться.
Лишь только за ней закрылась дверь, Вадон уронил голову на руки. Так он и просидел больше минуты, массируя веки кончиками пальцев. Потом глубоко вдохнул, набрав полную грудь воздуха, и набрал номер.
— Господин Дюваль? — голос его источал любезность. — Звонит Кристиан Вадон. — Услышав это имя, Билл торжествующе выбросил сжатый кулак вверх. Его звонок Вадону был авантюрой, и он умышленно не упомянул имени Бенгана. По правде говоря, было очень сомнительно, чтобы человек, занимавший такое высокое положение в обществе, как Вадон, ответил на звонок незнакомца. И вот вам пожалуйста! Ответил! Не секретарь, не помощник, а сам министр. Лично. Значит, он, Билл, не такой уж ему незнакомец. — Моя секретарша сообщила мне, что вы желаете поговорить со мной, — продолжал Вадон. — Возможно, мы с вами знакомы?
Билл ухмыльнулся. Чтобы не дать разгореться скандалу и прикрыть свои тылы, министр внутренних дел, возможно, приказал записывать телефонные разговоры. Обычная практика. Он, наверное, прочитал запись его разговора с Кельтум, когда она звонила ему в Нью-Йорк, да и всех прочих разговоров.
— Я хочу побеседовать с вами, но совершенно не уверен, знаете ли вы меня. Может быть, и знаете.
— Вот как? Мне кажется, у вас ко мне какая-то просьба. Так что же вы хотите мне сказать? Что я могу для вас сделать?
Безупречная любезность, непринужденность человека, выбирающего, с кем ему разговаривать и когда. И все же Билл уловил в последнем вопросе тщательно замаскированное отвращение, даже ненависть, словно одна лишь мысль о том, что он хотел что-то сделать для Билла, лежала где-то далеко за пределами его воображения.
Билл снова улыбнулся про себя.
— Вы попали в самую точку. Я хотел бы встретиться и поговорить с вами.
— В самом деле? Прошу прощения, что повторяюсь, но вы сами признались, что мы с вами как будто
