престарый мандарин.
За все время ужина он, как и всегда, когда переставал жаловаться, был необычайно весел, словоохотлив и обаятелен. У него была совершенно восхитительная манера смеяться - сначала он вдруг прыскал со смеху, затем тотчас же прикрывал рот ладонью, словно озорничающий в классе мальчишка, который боится, как бы его не застукал учитель. Может, собственная веселость казалась ему таким сумасбродством, что он хотел ее скрыть, или в этом жесте было больше непосредственности?
После ужина герцог де Гиш довольно скоро ушел, и я остался с Марсельм Прустом в большом зале 'Рица' наедине. То было время 'готских' [227] налетов на Париж...'
Для своего романа Пруст отметил тогда 'парижские небеса, ночью, во время налета', как некогда набросал: 'грозовые дни в Бальбеке'. Он описывал там самолеты, которые именовал
Когда Марсель чувствовал себя не настолько хорошо, чтобы выйти из дома, Анри Бардак и некоторые другие друзья приходили к нему, чтобы поужинать рядом с его постелью жареным цыпленком и яблочным мармеладом. Однажды вечером, около полуночи, воспользовавшись одним из своих редких увольнений, внезапно появился Рейнальдо и, как в былые времена, играл Шуберта, Моцарта, отрывок из 'Мейстерзингеров'. Около четырех часов утра Пруст потребовал 'короткую фразу'. Позже Бардак спросил у Рейнальдо, откуда она. 'Это, - ответил Рейнальдо, - окрашенный в уме Марселя реминисценциями из Франка, Форе и даже Вагнера, пассаж из сонаты ре-минор Сен-Санса'.
На роман война произвела глубокое неудивительное воздействие. Когда ход событий сбычен, книга отделяется от своего создателя в момент опубликования; пуповина обрезана; новая пища идет на новые произведения. Но, поскольку 'Поиски утраченного времени' не смогли вовремя появиться на свет, книга продолжала развиваться паталогическим образом. Все клетки ее великолепного и громадного тела разрослись донельзя. Мощная поросль, словно на гравюре Пиране-зи, разорвала первоначальное строение.
Профессор Фёйрат изучил протяженность и природу этих изменений, сравнивая корректурные листы второго тома, какими они были набраны у Грассе в 1914 году, с окончательной версией НРФ. Вот его заключение: вопреки тому, что утверждает большинство литературоведов, Пруст, ясный и логичный ум, вскормленный французскими классиками, построил свой роман, следуя очень простому плану:
Но он начал свою книгу в тридцать четыре года, а опубликовал второй ее том (как из-за продолжительности самой работы, так и из-за войны) лишь в сорок восемь лет. За этот долгий срок и сам он изменился. Война (и жизнь) открыли ему целый мир низменных инстинктов, о котором он ранее не подозревал. 'Это человек, быстро обогатившийся опытом, бесконечно старше своих лет, который перечитывает фразы, написанные в почти детском простодушии'.[228]
Все действующие лица, особенно с германтской стороны, чернеют. Герцогиня де Германт портится окончательно; у госпожи де Марзант под лицемерной мягкостью манер вскрывается неизлечимая гордыня аристократки; Робер де Сен-Лу, вначале столь обаятельный, сам становится одним из клиентов Жюпьена. Роману феерического отрочества наследует роман мизантропической зрелости.
Много добавилось психологических и философских рассуждений, в которых интеллект истолковывает поступки персонажей. Оттуда можно было бы извлечь целую серию 'опытов' в духе Монтеня: о роли музыки, о новизне в искусстве, о красоте стиля, о малочисленности человеческих типов, об интуиции в медицине и т. д. Однако первый Пруст (говорит Фёйрат) полагал своей основной задачей при создании произведения искусства обойтись без интеллекта, обращаясь лишь к интуиции, инстинкту, безотчетной памяти. Второй Пруст излагает свои мысли с помощью оборотов
Вместе с мыслью меняется и его стиль. Он утрачивает 'всю свою бархатистость, таинственность, музыкальность. Его словарь становится абстрактным'. Пруст сам замечал: 'Часто писатели, в сердце которых уже не рождаются эти загадочные истины, начиная с некоторого возраста пишут лишь с помощью своего рассудка, забирающего все большую и большую силу; поэтому в книгах их зрелого возраста больше силы, чем в юношеских, но зато исчезает прежняя бархатистость...'
Как геолог, наткнувшись на горный разлом, пытается, исследуя окаменелости и скальные породы, определить первичные, вторичные, третичные пласты, так и профессор Фёйрат, вооружившись своими наблюдениями и общими закономерностями, пытается отыскать в огромной десятитомной массе, поглотившей первоначальное произведение, то, что было третьим томом - таким, каким его замыслил сам Пруст, когда передал в издательство Грассе оглавление первоначальных томов:
Выходит из печати в 1914 году:
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ВРЕМЕНИ: У ГЕРМАНТОВ
(Дом госпожи Сван. - Имена стран: страна. -Первые наброски барона де Шарлю и Робера де Сен-Лу. - Имена людей: герцогиня Германтская. - Салон госпожи де Вильпаризи.)
Цена одного тома in-18 jesus[229] - 3 фр. 50
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ВРЕМЕНИ: ОБРЕТЕННОЕ ВРЕМЯ
(Под сенью девушек в цвету. - Принцесса Германтская. - Господин де Шарлю и Вердюрены. -Смерть моей бабушки. - Перебои чувств. - 'Пороки и Добродетели' Падуи и Комбре. - Госпожа де Камбремер. - Брак Робера де Сен-Лу. - Вечное поклонение.)
Цена за один том in-18 jesus - 3 фр. 50
Исследование Альбера Фёйрата очень хитроумно. Он действует почти как Шерлок Холмс от литературоведения. Вот что используется им для дознания: а) возраст Рассказчика (когда тот проявляет себя человеком опытным, довольно много знающим о любви - пассаж из второй версии); б) состояние здоровья Рассказчика, который в первой версии еще не принимал наркотиков, не терял память и не думал о смерти; в) разочарованный тон, враждебное отношение к персонажам; г) естественно, всякий намек на события, произошедшие после 1912 года; д) более глубокий интерес к классовым различиям и социальным изменениям; е) наконец, стиль и само оглавление. Благодаря всем этим признакам господин Фёйрат извлекает из двух тысяч пятисот исследованных страниц всего пятьсот, которые объявляет принадлежащими к первоначальной версии. Это необъятный, добросовестный труд, но его результаты предположительны по определению.
Конечно, 'Итог' (Summa) Марселя Пруста жил и старел вместе с автором, подобно любому произведению с долгим дыханием. Это отчасти лишает некоторые главные линии определенной чистоты, но зато придает роману особую красоту, свойственную зданиям, которые строились веками и впитали в себя многие стили. В таком замке средневековые башни лишь оттеняют своеобразную прелесть жилых
