уважения и любви со стороны моих детей… Поговори с ним, постарайся в общих чертах дать ему понять, что он вообще не должен входить в их дела, пусть воздержится от этого… Это трудное и щекотливое дело, я не знаю никакого средства, чтобы успокоить, вылечить эту больную душу, которую раздражает всякое усилие, предпринимаемое для ее исцеления. Это несчастное существо терзается и морально и физически, и меня это убивает уже давно. Я вижу, что он уходит, и никогда я не могла принести ему счастья, потому что беспокойная, ревнивая и недоверчивая любовь, которую он испытывает ко мне, является основной причиной его грусти…
Так как Соланж была несовершеннолетней, необходимо было получить согласие Казимира Дюдевана. Клезенже помчался в Гильери. Исход переговоров между этой олицетворенной грозой и Казимиром Благочестивым не вызывал никаких сомнений. Наконец, надо было, но как можно позже, сообщить Шопену, который только что перенес серьезную болезнь. Все в Клезенже шокировало Шопена, вплоть до его буйных скульптур. «В будущем году, — говорил он печально, — мы увидим в Салоне маленький зад Соланж!» Шопен — своей семье, 8 июня 1847 года: «Мать обаятельна, но у нее ни на грош нет здравого смысла… Морис на стороне Клезенже потому, что он ненавидит де Прео, человека очень воспитанного и из хорошей семьи…» Свадьба состоялась 20 мая в Ноане. Казимир приехал из Гильери: он был очень учтив с «каменотесом» и с Жорж.
Но кончено не было. Соланж и ее супруг после краткого свадебного путешествия возвратились в Ноан. Морис пригласил туда своего друга, Теодора Руссо, известного художника-натуралиста. Руссо влюбился в прекрасную Огюстину, и Санд приложила все усилия, чтобы он попросил руки той, по отношению к которой она чувствовала себя в долгу.
Санд готова была даже обещать в случае согласия Руссо на брак дать Огюстине приданое в 100 тысяч франков из ее будущих авторских гонораров: это было больше чем великодушно. Но тут вмешалась грозная Соланж, которая ненавидела Огюстину и которой совсем не хотелось, чтобы Санд дала ей такое громадное приданое, и которая, кроме того, хотела оказать услугу своей новой семье, поскольку младший брат Клезенже тоже был влюблен в Огюстину. Соланж поручила кому-то сказать Руссо, что «кузина» любит другого и хочет выйти замуж за Руссо только из чувства досады. Встревоженный Руссо сказал Санд, что Огюстина ему, конечно, нравится, но что касается женитьбы…
Жалкая интрига. Жорж должна была хитрить с Морисом, в котором при мысли, что Огюстина готова выйти замуж, пробудилась его колеблющаяся любовь; Жорж пыталась вернуть Руссо, удивленного этой «брачной политикой со стороны той, которая слыла большой противницей брака». Что же он думал? Что она хотела сделать свою «приемную дочь» любовницей близкого друга? «Если вы считаете, что я принципиальная противница брака, значит, вы никогда не прочли ни одной моей книги…» Может быть, он услышал какую-нибудь мерзкую клевету? «Я задавала себе вопрос, а вдруг вы похожи на Ламенне, с которым невозможно общаться, потому что у него галлюцинации чувств…» Расстроенный полученным анонимным письмом, обескураженный сообщениями Соланж, Руссо исчез с горизонта. Огюстина спокойна, «как розы после дождя», но между Санд и супругами Клезенже произошло бурное объяснение.
Но особенную неприязнь вызывала у Санд Соланж, «властная, упорная, холодная, циничная душа, не знающая ни жалости, ни угрызений совести».
Сцены, которые происходили потом, «немыслимы… У нас здесь чуть не перерезали друг другу горло». Скульптор замахнулся молотком на Мориса. Жорж Санд ударила его кулаком, защищая сына от зятя. Соланж подзадоривала дерущихся. «Вот как мы живем. В красивую женщину черт вселился». Рассуждение Соланж: «Кто не палач, тот жертва».
Глава восьмая
Разлука
Соланж знала свою власть над Шопеном. Вместе с Мари де Розьер, у которой тоже были поводы для злобы, она начала «настраивать» Шопена против Санд. Она объяснила ему семейные раздоры не бешеным характером скульптора, а тем, что Жорж — как она намекнула, любовница молодого Виктора Бори, а может быть, также и художника Эжена Ламбера, товарища Мориса по мастерской — не хотела иметь в доме свидетелей. Соланж обвиняла брата в том, что Виктор Бори нужен Морису в Ноане как ширма для того, чтобы скрыть свою связь с Огюстиной. Шопен с готовностью всему поверил. Он доверчиво выслушал обвинительницу, не представившую, однако, ни одного доказательства, и перестал отвечать на письма Санд, заботливо приглашавшей его приехать в Ноан.