— Безусловно! — ответил доктор. — Муравьи должны быть пламенными патриотами. Их воинственные породы щедро поддерживаются несчетной массой слуг. Каждый год их армии отправляются в поход — воровать яйца более слабых видов. Из этих яичек выводятся рабочие муравьи, своего рода рабы, рожденные в чуждой им среде. Таким образом, военная буржуазия избавлена от трудовой кабалы. Эти воины даже не умеют есть. Если их запереть, оставив им, например, мед, то при отсутствии служанок- кормилиц они погибают от голода. Вот это и называется всеобщей гражданской мобилизацией. И если, Орель, эта война затянется надолго, то в один прекрасный день вы увидите, как от человечества отделится новая его разновидность: мужчины-солдаты. Они будут появляться на свет в касках и в броне, пуленепробиваемые и снабженные естественным оружием. Суфражистки станут бесполыми работницами, кормящими этих воинов, тогда как несколько проституированных королев будут в особых учреждениях рожать, я бы сказал, общенациональных детей…
Так рассуждал доктор в благостной тишине лагеря и в серебристом сиянии луны, а заснувший Орель видел под сомкнутыми веками шествие каких-то чудовищных муравьев цвета хаки, которыми командовал маленький доктор.
XVIII
Ординарцы подали ром, сахар и кипяток. Преподобный Макайвор принялся раскладывать пасьянс. Полковник поставил пластинку вальс «Судьба». А доктор О’Грэйди — в мирное время бывший врач-психиатр — заговорил о сумасшедших.
— Мне довелось лечить одного богатого американца, — сказал он, — которому мерещилось, будто его преследует «банда ядовитых газов». Чтобы спасти свою жизнь, он заказал себе особую кровать, обнесенную решеткой из струганных досок. В этом надежном укрытии, одетый в одно лишь красное купальное трико, он и проводил свои дни, работая над трактатом о жизни и трудах Адама объемом в двадцать тысяч глав. Его комната была заперта тройной дверью, на которой, по его указанию, выгравировали надпись: «Носителей газа предупреждают, что внутри расставлены волчьи капканы». Каждое утро он вызывал меня и, едва я переступал порог, говорил: «Никогда еще я не видел столь же глупых, столь же злокозненных, столь же дурно пахнущих и столь же туманных созданий, как английские врачи…»
— Никогда еще я не встречал, — с удовлетворением повторил падре, — столь же глупых, злокозненных и туманных созданий, как английские врачи…
— После чего, — продолжал доктор, — он поворачивался ко мне спиной и, словно влитый в свой красный купальник, приступал к написанию двадцатитысячной главы исследования о деятельности Адама.
— Возьмите, месье, — прервал доктора полковник, который вновь занялся рассмотрением документов из штаба бригады. — Тут есть работа для вас.
И он протянул Орелю пухлую пачку бумаг, испещренную разноцветными печатями.
Дело начиналось так:
«Начальник вокзала Б., технический комиссар, г-ну военному комиссару вокзала Б…
Честь имею довести до вашего сведения, что мадемуазель Энингхем, сторож шлагбаума в Ондезееле, жалуется по поводу следующих фактов: английские солдаты, размещенные вдоль железнодорожной линии, завели привычку ежеутренне совершать омовения прямо под открытым небом, что представляется шокирующим зрелищем для упомянутой мадемуазель, вынужденной в силу особенностей своей службы наблюдать все это. Буду вам признателен, если вы соблаговолите возможно скорее распорядиться положить конец этому достойному сожаления положению вещей.
«Военный комиссар вокзала Б… г-ну комиссару-диспетчеру В… Передано для принятия любых полезных мер.
«Комиссар-диспетчер В… Д. А. Д. Р. Т.[78]
Буду вам признателен, если вы соблаговолите приказать обнести лагерь, о котором идет речь, ограждением такой плотности, чтобы видимость на расстоянии 50 метров практически можно было считать равной нулю».
— А вот это, — сказал Орель, — несомненно, писал политехник.
Падре спросил, что значит «политехник».
— Политехник — это человек, который верит, будто все сущее, живое или неодушевленное, можно точно определить и подвергнуть алгебраическому подсчету. Выпускник Политехнического училища[79] готов свести в единое уравнение, скажем, победу, бурю и любовь. Помню одного такого типа, который, командуя крепостью и обязанный составлять приказания на случай воздушного нападения, начал так: «Считается, что крепость X. атакована воздушным объектом, если точка пересечения земли с перпендикуляром, опущенным через этот объект, находится внутри периметра обороны».
— Только не смейте говорить плохо о Политехническом училище, Орель, — сказал доктор. — Это самое оригинальное и наилучшее из всех ваших учебных заведений. В нем так хорошо сохраняется дух личной культуры самого Наполеона, что Франция, к удивлению некоторых правительств, в состоянии ежегодно выпускать целых двести, так сказать, преемников Бонапарта.
— Продолжайте переводить, месье, — сказал полковник.
«Д. А. Д. Р. Т. комиссару-диспетчеру.
Это меня не касается — речь идет о дивизии на отдыхе. Вашу рекламацию надлежит направить в А. О. при посредничестве французской миссии.
«Комиссар-координатор — командованию штаба тыла.
Честь имею препроводить вам для принятия любых полезных мер досье, касающееся жалобы мадемуазель Энингхем из Ондезееле».
Казалось, этому не будет конца: из штаба тыла — французской военной миссии; из французской военной миссии — генерал-адъютанту; из армии — в корпус; из дивизии — в бригаду; из бригады — полковнику, командиру хайлендеров… И все это подписывалось видными людьми: полковником, начальником штаба дивизии (за командира дивизии), бригадным генералом, генерал-майором… Так что крайне чувствительное целомудрие мадемуазель Энингхем из Ондезееле, зафиксированное на бумаге, в своем долгом кочевье по военным инстанциям словно обросло пурпуром, золотом и славой.
— Вот уж действительно неприятная история, — с предельной серьезностью заявил полковник Брэмбл. — Паркер, будьте хорошим человеком: ответьте ей. Согласны?
Майор поработал несколько минут и затем огласил текст:
«Поскольку этот полк покинул место своей дислокации в Ондезееле два с половиной месяца назад, то, к сожалению, теперь уже невозможно принять меры, требуемые в этом отношении. Кроме того, учитывая высокую стоимость решетчатого ограждения достаточной высоты, позволю себе заметить, что союзническим правительствам выгоднее заменить сторожиху шлагбаума в Ондезееле каким-нибудь лицом
