рождения в пушкарях обретается, а на довольствие не берут.
— Такого надо взять. Стоит. — Келин надел шляпу и направился к канцелярии, придерживая левой рукой длинную шпагу.
А там ему вскоре доложили: неприятель в ночном бою потерял убитыми четыреста двадцать семь человек.
Полковник аккуратно вписал эту цифру в реестрик, который начал с первого боя. Вписал и вздохнул:
— Эх, пороху б еще и свинца.
С начала апреля не проходило ни одного дня, чтобы шведы не атаковали Полтаву. К середине месяца они уже обложили крепость по-настоящему. Король опять объезжал ее со всех сторон, высматривая плохо укрепленные места, и именно здесь приказывал штурмовать. Иногда на штурм шло до трех тысяч солдат, но всякий раз осаждающие откатывались назад, оставляя на поле сотни и сотни трупов.
Шведам, обложившим крепость, тоже жилось неспокойно. Осажденные не оставались в долгу, совершая в лагерь противника внезапные вылазки, нанося ощутимые удары и уводя с собой пленных.
Один из них на допросе у Келина показал, что-де, «не достав Полтавы, король не может дать генеральной баталии».
— Но он Полтаву никогда не достанет, — отвечал комендант.
В это Келин верил не только сам, но заставил поверить весь гарнизон и всех жителей. Примерно две с половиной тысячи мужчин получили от него оружие, но в обороне крепости принимало участие около десяти тысяч жителей. Даже дети не оставались в стороне: во время штурма они таскали к пушкам ядра, камни. Женщины оттаскивали раненых, перевязывали их, лечили как могли.
Гарнизон и жители Полтавы боготворили своего коменданта и за глаза звали его ласково «Степаныч». Любой его приказ, пожелание, просьба исполнялись сразу и неукоснительно.
Раз он, посетив госпиталь, погоревал, что-де и пороху уже маловато, и ядра кончаются, хоть камней бы где раздобыть. И женщины решили «угодить Степанычу»: пошли по дворам и, взявши ломы и кирки, стали выламывать камни из-под сараев, амбаров и даже печей.
Все это было снесено к пушкам.
— Ай умницы, ай умницы… — радовался Келин.
А для женщин его радость была вдвойне приятна.
Коменданту спать приходилось урывками, многим казалось, что он вообще не спит. Он и глухой ночью появлялся на стене, проверял караулы.
— Не спите, ребята?
— Не спим, господин полковник. Вы-то поспали бы.
— Не спится что-то, — вздыхал комендант. — Пороху на неделю осталось, разве уснешь.
— Ничего, — утешали солдаты, — опять сходим на вылазку и свинца и пороху принесем.
— С вылазки много ли принесешь? Ружейный запас. А ведь нам пушки зело важны.
Перед утром едва прикорнул комендант в своей канцелярии, как со стены посыльный явился:
— Господин полковник, от шведского фельдмаршала барабанщик прибыл.
— Опять, — вздохнул Келин, подымаясь с лавки.
Он застегнул все пуговицы мундира, пристегнул шпагу, перед зеркалом надел шляпу, с осуждением скользнул взглядом по собственному изображению: «Хорош гусь. Одни глаза да нос».
Однако на стену взбежал бодро. Унтер Петрович, стоявший у пушки, жестом пригласил Келина к бойнице: сюда. Высунувшись из-под пушки наружу, лаял на шведа, стоявшего внизу, Картузик.
— Не переносит шведов, — виновато сказал унтер. — Картузик, нишкни.
Собака умолкла, отошла от бойницы. Полковник, приветствуя барабанщика, приложил два пальца к шляпе.
— Комендант Полтавы слушает вас.
— Господин комендант, фельдмаршал Реншильд предлагает вам почетные условия сдачи крепости. Всем будет сохранена жизнь, все будут хорошо накормлены.
— Но я уже отвечал фельдмаршалу, что у нас провианта более чем достаточно. Пороха полные погреба. Все, слава Богу, сыты.
— Но фельдмаршал считает, что вы понапрасну теряете людей.
— Передай, братец, фельдмаршалу своему, что мы теряем в восемь раз меньше, чем он. Я веду точный счет вашим и нашим потерям.
— Но фельдмаршал предупреждает, господин комендант, что, когда крепость будет взята штурмом, все будут лишены жизни.
— Спасибо, братец, именно поэтому мы и не сдадим города, дабы не стыдно жить было.
— Все? — спросил барабанщик.
— Все, все, братец. Ступай.
Барабанщик повернулся кругом и, ударив в барабан, пошел от крепости.
— Добро, — глядя вслед барабанщику, сказал унтер. — Сам себе играет, сам себе шагает.
— Да, трудно, видать, и шведу, — сказал Келин, — раз он то и дело барабанщика шлет. Крепость край надо, а тут мы упираемся. Что там с апрошами у них?
— Копаются, Алексей Степанович. К стене подбираются.
— Заряд не закладывали?
— Да нет вроде. Мы следим.
— А что охотники?
— Охотники молодцы, головы им поднять не дают. Ныне, сказывают, двух инженеров подстрелили.
— Я пройду к ним.
Келин прошел к охотникам, находившимся у стыка западной и юго-западной стен. Их он выделил с первого дня осады, точно определил задачу: выбивать у противника офицеров и всячески мешать подведению под крепость апрошей и подкопов.
Охотники берегли порох и никогда не делали промахов. Их очень ценил комендант и не пускал на вылазки.
— Вы у меня, братцы, на вес золота. А золотом не разбрасываются, — говаривал он, если кто-то из них начинал проситься на дело.
Келин добрался до охотников, поздоровался, спросил старшего из них:
— Ну что, Афанасьич, мне сказали, вы еще двух инженеров короля уничтожили?
— Так точно, Алексей Степанович, сняли двух.
— Как же вы определяете, который есть инженер, а который просто сапер?
— Чего проще, господин полковник, инженер лопатой-то брезгует, он больше с прибором возится или с чертежом. Вот и целься.
— Гм… верно, — усмехнулся Келин. — А я и не догадался.
— Нам бы самого короля, — мечтательно вздохнул Афанасьич. — Но он хитрый черт. Два раза приезжал, и оба раза дале выстрела держится. С мушкета не возьмешь, только заряд истратишь.
— Ну, что у вас нового?
— Сдается нам, Алексей Степанович, вот за тот бугор шведы заряд по апрошам натаскивают. Как стемнеет, видать, будут закладывать.
— Скажи об этом мушкетерам, пусть займутся. Да своих апостолов не вздумай пустить на дело.
— Ну что вы, Алексей Степанович, разве я нарушу ваш приказ.
— Знаю я вас. Только отвернись, — проворчал Келин и пошел со стены.
«Апостолами» он называл охотников потому, что было их в крепости всего двенадцать, как раз по числу апостолов. После обеда комендант вызвал к себе командира батальона мушкетеров капитана Волкова.
— Ты не догадываешься, Василий Иванович, чего это швед притих вдруг?
— Раз притих, Алексей Степанович, значит, что-то готовит.
— Готовит взрыв стены, а со взрывом наверняка новый штурм.
— Это как водится.
