Мужская тетрадь

никаких. Я… ничего… Вы – Николас Дракула, хорошо… ну, и как вы… вообще, живете… то есть я хотела сказать – в книжке есть какая-то правда, ну, там насчет крови… я уже плохо помню, но вроде им надо кровь пить, этим дракулам?

ГОСПОДИН Д. Нет-нет. Все выдумки. Вам нечего бояться. Народ всегда приписывает жестоким правителям сверхъестественные свойства. Раз проливает кровь – значит, пьет кровь. А я, когда был здешним господарем, и крови-то не проливал. Я не был жесток. (Обращается к кому-то невидимому.) Да, мой милый Влад! Я не сажал неверных жен на кол! Я не казнил по десять тысяч людей в день, как ты! Я не поклонялся дракону! И не я вызвал князя тьмы на позорный сговор. (Алисе) – Дорогая, я говорю с моим братом. Ты не можешь его видеть – а я могу.

АЛИСА. Вон там, в углу? Правда, будто тень какая-то… (крестится). Ой, господи помилуй.

ГОСПОДИН Д. Ты крещеная? В какую веру?

АЛИСА. В нашу, в православную. По крещению я Елизавета.

ГОСПОДИН Д. Веруешь, Елизавета?

АЛИСА. Да наверно что верую. Да, верую. «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое…»

ГОСПОДИН Д. Хватит. С него довольно. Замучил он меня сегодня.

АЛИСА. Зачем он приходит?

ГОСПОДИН Д. Полюбоваться на свое проклятие. Пойдем отсюда на воздух. Легче будет. Пойдем, я тебе все расскажу. Все, что можно рассказать.

Картина четвертая

Спальня в замке графа Д. Входят Алиса и Господин Д.

АЛИСА. Все-таки очень уж огромные комнаты, так непривычно… в таких залах могут ходить только особенные люди – которые думают о себе возвышенные, значительные мысли… я, мол, такой-то и такой-то…

ГОСПОДИН Д. И ты думай о себе возвышенные мысли.

АЛИСА. У меня после ваших рассказов гул стоит в голове, я вообще ничего думать не могу… Пора, значит, спать. Завтра вы мне опять что-нибудь такое расскажете, что я сойду с ума. Правда, ей-богу – умишко у меня небольшой, так это будет запросто.

ГОСПОДИН Д. Вы одевайтесь, ложитесь, я отвернусь… Я могу еще немного побыть с тобой? Я тихо.

АЛИСА (укладываясь). Жить почти шестьсот лет… видеть все страны… всех пережить… ну, и что же вы думаете, куда оно все… (зевает) идет?

ГОСПОДИН Д. А никуда. Я всегда с умилением читаю ваших историков. Империя распалась потому-то и потому-то. Такие и такие причины. Как будто, если бы не было причин, она бы не распалась. Все заканчивается потому, что должно заканчиваться – и снова начинаться. Никаких не требуется причин, кроме этой. Конец – условие начала. Придумайте и постройте самое прекрасное и справедливое общество – оно все равно закончится. И самое мерзкое и несправедливое – закончится. И гений умрет, и подлец – все равны. Это высшая справедливость.

АЛИСА. А вот зачем оно все… кончается, начинается, опять кончается… снова начинается…

ГОСПОДИН Д. Вы думаете, Богу есть дело до ваших смыслов? Видели, как дети малые лепят куличики из песка? Слепили, полюбовались: хорош! Потом ножкой или ручкой – шлеп! – нет куличика. Новый лепим. Пока не надоест. Так и Господь творит миры. Хорош! Шлеп! И по новой – пока не надоест. Ты спать собралась? Ты слышишь, что я говорю?

АЛИСА. Слышу. Какая нарядная рубашка и легкая-легкая. Красиво.

ГОСПОДИН Д. Алиса, ты… девушка?

АЛИСА. Да.

ГОСПОДИН Д. До тебя никто не дотрагивался?

АЛИСА. Знаете, я тогда вам расскажу. Никто из взрослых не знает. Если вы так откровенно говорили со мной, я не знаю, все это правда или нет, это у меня в голове не укладывается, но вы были так доверчивы… я тоже должна. Я нездорова – душевно. Как я понимаю, у меня сильный невроз. Я боролась, но пока ничего не выходит. Я приехала на летние каникулы домой, в Россию, из швейцарской своей школы – мне тогда было почти пятнадцать лет. И захотелось съездить в Москву, это наша столица, а я там и не была. Мы в Калининграде живем, ну, это бывший Кенигсберг.

ГОСПОДИН Д. Бывал. В Кенигсберге. В Москве тоже – Москва понравилась. Византийский дух, вспомнилось детство. Я любил греческую церковь.

АЛИСА. Ну, вы в той Москве были, где сорок сороков церквей, она давно закончилась. Нипочему, по вашим рассуждениям. Нет ее – и все. Вот я поехала, четыре года тому назад, одна. К друзьям родителей – а сами родители обещали приехать через несколько дней. Оказалась у друга, маминого друга, в центре Москвы, в большой квартире. Солидный уже дядька, за сорок ему, обрадовался, по городу водил, в ресторане кормил, потом дома предлагает мне мадеры выпить, настоящей, первоклассной. А я и не пробовала тогда ничего. Так, рюмочку за рюмочкой, какие-то разговорчики с подходом – есть ли у тебя парень, все такое. Нет – говорю, какие там парни, учусь. Ослабела я, голова закружилась, пошла, прилегла и задремала спьяну. И очнулась…

ГОСПОДИН Д. Говори просто, спокойно, как будто никого нет, ты одна и рассказываешь сама себе.

АЛИСА. Я на левом боку лежала, а он привалился сзади. Вынул мою грудь и стал тискать, больно, жутко, потом целовать – как будто съесть хотел. У меня засосы не проходили месяц – багровые, с синим отливом. Я потом смотрела в ужасе, как они бледнеют понемногу… И отпечатки зубов тоже… перевернул меня на спину, вынул вторую грудь и говорит – «она тоже хочет» и впивается прямо в сосок, боль такая резкая – до позвоночника. Мне было стыдно до смерти, я защищалась, но так слабо, как во сне, где никогда не получается дойти до нужного места или найти человека, которого ищешь… когда все – не то, не так… Вот, он тискает меня, шарит уже по всему телу, я понимаю какими-то остатками ума, что сейчас будет… содрал колготки – я в колготках спьяну заснула, и как дурочка то место рукой закрываю, как будто это мне поможет, а он отдирает мою руку и все, помню, приговаривает – «какая же ты сладкая… какая же ты сладкая будешь для кого-то»… и потом я понимаю, что сейчас будет – то, оно будет, чего быть не должно… И тут звонок в дверь – резко, повелительно. Бог меня спас – прямо на краю! Жена его вдруг заявилась. Я выбежала из этого дома – уже ночь – и всю ночь бегала по улицам – я ненавидела сама себя…

ГОСПОДИН Д. Ты получила удовольствие?

АЛИСА. Не я, мне этот козел был мерзок, а тело мое – да. Там, в теле что-то отзывалось болью и наслаждением – на это насилие. Я этого хотела. Но я не хотела этого хотеть!

ГОСПОДИН Д. Что случилось потом?

АЛИСА. То и случилось. Стала психопаткой. Не могу ни с кем – истерика начинается. Та московская ночь перед глазами и моя грудь вся испоганенная этой тварью. И как я рукой там закрывала, а он отдирал… Подруги уж все смеются надо мной. Моника сказала: ну, ты незабудка какая-то. Меня, говорит пять раз уже насиловали, я и внимания не обратила.

ГОСПОДИН Д. Она врет тебе, они все врут… Девочка моя дорогая (становится на колени, обнимает ноги Алисы, целует)… чистая моя, прекрасная, как мне уберечь тебя от этого мира, ясная моя, умница, да как же ты забрела ко мне, каким чудом…

АЛИСА. А! А! (Отдирает руки Господина Д., вскакивает на кровать, кричит.) Да! Это опять ты, я тебя узнала, притаился, притворился! Ты думаешь, я не вижу тебя – везде? Твои похотливые глаза, гадкие, масляные – что тебе надо? Я тебя трогаю? Я сижу в библиотеке – ты заходишь и шаришь по моему телу своими пакостными глазами, я иду в магазин – ты тут же паркуешь свою машину и кидаешь кучи продуктов в корзину, для отвода глаз – а сам опять ко мне? Какая хорошая девушка, какая милая девушка, девушка, как вас зовут, девушка, кофе попьем, девушка, вы музыку любите, девушка, а у вас есть парень, девушка, какая вы сладкая… Уйди! Уйди! Сгинь, рассыпься, я лучше умру, лучше в монастырь уйду – а тебе, козлу, я не достанусь! Не достанусь!

ГОСПОДИН Д. (гневно). Я – Николас Непобедимый, граф Дракула из рода Басараба Великого. За шесть веков я никогда, ни разу в жизни не брал женщин силой. Вы оскорбили меня, как никто и никогда не оскорблял. Прощайте. (Уходит.)

Картина пятая