– Ты выглядишь лучше, – отметил я.
– А ты выглядишь так, словно только что проглотил свинью. У тебя что-то не в порядке, Изи?
– Лучше бы ты спросил, что у меня в порядке.
– Ты поговоришь с Ламарком насчет меня?
– При первой же возможности.
Он засмеялся, как младенец.
– Тогда расскажи, что у тебя стряслось.
– Я задолжал одному человеку деньги, а у него в руках бумаги, касающиеся моих домов. Он требует, чтобы я навел справки о людях, работающих в церкви.
Я лгал Крысе, потому что опасался: если расскажу ему правду, он может оказать мне услугу 'по- луизиански' – скажем, сжечь налоговое управление дотла со всеми его документами и прочим.
– А тут объявился еще один тип, который тоже зарится на мою недвижимость. Он утверждает, что девушка, которая жила в одном из моих домов, повесилась из-за того, что я собирался ее выселить. А может быть, ее убили. Потом священник Таун и его подруга были застрелены, а я, как назло, оказался рядом.
– Ты поговори с моим мальчиком, Изи. А я их всех убью.
– Нет! Они связаны с большими компаниями. Ты же знаешь. Убьешь одного, на его месте появятся двое.
– Он белый?
– Да.
– Ты все-таки подумай об этом. И если решишься, скажи мне.
Крыса оделся в ванной комнате и вскоре отчалил. Он не остался у меня. Еще бы! Разве этот пижон мог обойтись без своей роскошной одежды? А она хранилась у Дюпре.
Он ушел, а я завалился в постель и выпил один за другим три стакана виски.
Но прежде чем отключиться, вспомнил, что должен позвонить Этте.
Глава 24
Толстяк из 'Скорой помощи' неуклюже стоял на высокой табуретке с мясницким ножом в руке. Он перепиливал веревку, на которой висела Поинсеттиа. Звук был такой, словно два здоровых мужика распиливают дерево. Наконец мертвое тело грохнулось на пол. Оно настолько разложилось, что одна рука и голова отвалились. Но всего ужаснее был сам звук удара тела об пол. Половицы затрещали, и стены закачались. Ведь дом завибрировал, как при землетрясении...
Я проснулся, когда едва начало рассветать. В окне виднелось светло-голубое небо, каким оно бывает перед самым восходом солнца. На мгновение мне показалось, что и впрямь случилось землетрясение. Только потом я понял: кто-то ломится в дверь. Когда этот кто-то заорал: 'Полиция!', я подумал, что лучше бы это было стихийное бедствие.
– Подождите, – заорал я в ответ, поспешно натягивая брюки и засовывая ноги в растоптанные шлепанцы.
Едва я открыл дверь, Нейлор и Риди схватили меня под руки.
– Вы арестованы, – сказал Нейлор и защелкнул у меня за спиной наручники.
Я не удивился и ничего не сказал. Казалось, я даже не удивился бы, если бы они отвели меня на задний дворик и пустили пулю в лоб. Я ничего не мог поделать и лишь обреченно повесил голову, надеясь как-то пережить и эту бурю.
Меня привезли в участок на Семьдесят седьмой улице, отвели в затхлую комнатенку, не сняв наручников. Спустя некоторое время ко мне наведался офицер Файн, жирный полицейский с красным лицом.
– Я арестован?
В ответ он улыбнулся, обнажив при этом гнилые зубы.
– Если меня арестовали, я имею право позвонить, не так ли?
Он не удостоил меня даже улыбкой.
Потом пришел Риди и попросил Файна посидеть в холле. Риди посмотрел на меня грустными зелеными глазами и спросил:
– Вы не хотите сделать признание, мистер Роулинз?
– Я хочу только позвонить.
Вошел Нейлор. Они подтащили стулья и уселись по обе стороны от меня.
– Я не терплю убийц, мистер Роулинз, в особенности когда убивают женщину, тем более негритянку, – сказал Нейлор. – Поэтому хочу знать, что произошло. Иначе мы с Риди пойдем выпить кофе и предоставим Файну продолжать допрос.
Я ухмыльнулся:
– Вы здорово работаете под белого, братец.
Он дал мне пощечину, но не перестарался. Я понял, Нейлор пытается спасти меня от настоящего членовредительства.
