— Разговорилась я что-то…
Иртемьев, член Союза писателей России, писал хорошие стихи, издал несколько книг. Только теперь это было никому не нужно. Некоторые из его стихотворений воспринимались как романсы. Он пытался пробиться с ними, но ничего не получалось.
Валерия понимала его. Сколько времени она обивала пороги, отчаявшись и разуверившись во всем, пока не пришел успех…
— Я представлял вас совсем другой, — сознался Григорий, глядя в глаза певице.
— Какой?
— С экрана вы кажетесь холодной и неприступной.
— Она на самом деле такая, — вмешался Кузя. — Помнишь, — обратился к Лере, — как закатила скандал, когда к тебе приклеился этот, как его… — Он пощелкал пальцами в воздухе.
— Буду я всякую нечисть запоминать! — фыркнула Лера.
— И правильно. Ты кричала, что не меня он в койку тянет, а тебя. Еще что-то про пальцы-сосиски…
— Кузя!
— А, вот, вспомнил, — не унимался тот. — Что он на солистках как клеймо на скотине ставит. Ни одна не проскочит.
Лера покраснела.
— Давай лучше про то, с чем пришел. Про стоящую идейку, которая только для меня.
Кузя сразу посерьезнел.
— Лер, есть хорошие стихи. Я тут музычку насочинял. Попробуем, а?
Стрелецкая подняла глаза на Иртемьева.
— Ну что ж, рискнем, если автор не против.
Они перешли в гостиную, угол которой занимал рояль.
— Хороший у тебя инструмент, — Кузя ласково, как женщину, погладил черный полированный бок.
— Это ещё бабушкин, — вздохнула Лера. — Думаю, родители меня потому и в музыкальную школу отдали. Не пропадать же инструменту.
— Не скромничай. Сама за рояль сядешь или мне доверишь?
— Лучше ты. А ты слышал, что… — Стрелецкая назвала фамилию известного певца, чье имя лет тридцать назад гремело на всю страну, — продал старинный концертный рояль?..
— Откуда знаешь? — обернулся Кузя.
— Знаю. Жить стало не на что, вот и продал.
— Господи, в какое чудовищное время мы живем! А кто купил?
— Говорят, из современных богатеев кто-то.
— Ну да, запрет на роскошной вилле и станет перед гостями хвастаться. Эх!..
Он некоторое время молчал, но потом его пальцы ловко побежали по клавишам. Он наигрывал легкую мелодию.
Лера сидела на диване и листала маленькую поэтическую книжку.
— Жестокий романс и название хорошее — «Чары». — Лера захлопнула сборник.
— Я не это стихотворение имел в виду, — возразил Кузя, перестав играть.
— А мне «Чары» понравились.
Кузя задумался.
— Надо попробывать. Только это, душа моя, гораздо сложнее. Да и романс мужской. Найди балладу «Бродячие артисты». Это — однозначно. Просится в программу.
Он громко заиграл прежнюю мелодию.
— Ля-ля-ля, ля-ля-ля… — заливался Кузя. — Простенько, а звучит. Вот еще:
— Подожди, — остановила Валерия музыканта. — Здесь лучше вот так. Она подошла к роялю и стала сама негромко наигрывать мелодию, слегка переделав её.
— Чувствуешь разницу?
Она вполголоса пропела несколько строк и смолкла.
— Звучит, а? — Кузя повернулся к Григорию, молча стоявшему в сторонке.
Иртемьев очнулся.
— Это удивительно. — Он не сводил с Леры восторженного взгляда. — Хорошо! Чем проще поэтический ряд, тем легче подобрать музыку. Мне кажется, что написал это не я, а кто-то другой.
— То-то же! — Кузя поднял вверх большой палец. — Когда имеешь дело с профессионалами…
— Замолчи, — возмутилась Лера. — Сглазишь…
— Еще «Гитару» глянь и «Бабье лето».
Сэр Дэниэл, притулившись в углу, с тоской смотрел на эту троицу. Когда Лера репетировала, он уходил в другую комнату, но сейчас его собачий долг не позволял оставить хозяйку наедине с чужими. И чего она с ними возится? Попили, поели, пора и честь знать… Собачьи глаза неотступно следили за Валерией.
Шар-пей решил напомнить о себе, подошел и положил морду Лере на колени.
— Ты чего, Данька? — спросила она, а в сердце кольнула нелепая мысль, что выражение глаз собаки
