мирам; и поскольку они возникли от рыданий (rud), их называют Рудрами (ревунами).
Но не будет ли богохульством сказать, что Бог обладает Манью, гневом, и что
Рудра, ужасающий, есть один из аспектов Бога? Вовсе нет. Существуют
некоторые поступки, на которые Бог отвечает праведным гневом. Как пишет
Оливер Лодж:
'Тем не менее я уверен, что можно со смирением и без непочтительности
говорить о негодовании, о гневе на грех как об атрибуте Божественного'.
Онприводит несколько примеров: 'Есть много степеней греха; и всякий может
узнать, какой грех пробуждает гнев Бога по тому, какого рода грех
пробуждает его собственный лучший и самый праведный гнев. Я полагаю, что
бесчеловечные деяния Нерона или Святой Инквизиции были почти что невыносимо
отвратительны и противны Вселенной. Яростное негодование, вспыхивающее,
когда на глазах обычного человека безжалостно мучают ребенка или животное,
несомненно является искрой Божественного гнева; и нам было сказано, что
мельничный жернов на шее того, кто соблазнит ребенка, является слишком
легким наказанием'.
Итак, примером нам может служить праведное негодование на иные поступки
деградировавших людей, такие как неблагодарность, оскорбление невинной
женщины и подобные. Также, может быть оправдана война, ведомая за правое
дела, в качестве средства против зла, при котором закипела бы не только
кровь людей, но вспыхнул бы даже гнев Рудры. Вот почему молитва Манью
совершенно подобает человеку.
МАРДЖАНА
(3) Марджана. Эта церемония также представляет собой часть процесса
очищения ментального тела. Она состоит в кроплении водой своего тела и
земли, при помощи листьев куши, наряду с декламацией определенных
ведических мантр. Ригведины произносят одиннадцать мантр, девять из которых
взяты ими из Ригведы, и по одной - из Атхарва Веды и Яджур Веды. Эти
мантры, в основном, представляют собой молитву, или просьбу, адресованную
Богу в Его всепроникающем аспекте Апаса, божества Вод. Благодаря своему
раскаянию человек ощущает единство с Богом, а потому вправе просить у Него
помощи. Данная церемония содержит также просьбу об очищении ментального
тела.
(4) Агхамаршана. Как ачамана была признанием индуистом своего греха, а
марджана служит молитвой о его очищении, так агхамаршана может считаться
активным действием по удалению из души самого семени греха, изгнанием
олицетворенного греха (представляемого в образе человека, или, скорее, в
образе демона) из своего тела. Это достигается посредством возвращения, в
медитации, к самому началу творения, когда существовал Бог и только Бог,
известный как Ритам (Вечный Нравственный Закон), а также как Сатьям, Вечный
Закон Природы. Повторяя предписанные ведические мантры, индуист ясно
представляет себе как олицетворенный грех выходит из его тела, что он
становится совершенно чист, что теперь его физическое, психическое,
эмоциональное и ментальное тела находятся в гармонии с Безграничным и он
готов обратиться к Богу, находясь с Ним лицом к лицу.
(5 и 6) Аргхья Сурье и молитва богу Солнца. Цель предложения аргхьи Сурье -
выразить ему почтение, как делают люди, когда их дом удостоит своим
посещением высокое лицо; а молитва Сурье естественным образом следует за
предложением аргхьи и состоит из шести мантр, взятых из Риг Веды. По
своему внешнему, буквальному смыслу они описывают физическое Солнце, но в
действительности обращены к богу Солнца, Высшему и Великому. Эти стихи -
мантры, восхваляющие и прославляющие могущественное Божество.
Нижеприведенная выдержка из работы Гольбрука предназначена пояснить три эти
связанные церемонии - агхамаршану, сурья-аргхью и сурйопастхану
(Miscellaneous Essays, том I, стр. 140 и последующие).
Существовало лишь Высшее Бытие: потом была лишь всеобщая тьма; затем был
создан океан воды; потом Создатель, Владыка Вселенной, возник из океана
и создал Солнце и Луну, правящие днем и ночью, от которых взяла начало
череда лет; а после них он создал небо и землю, промежуточное пространство
и небесную обитель. [Термины 'Ритам' и 'Сатьям', с которых начинается текст,
оба означают 'истина'; но здесь они объясняются в смысле 'Высший Брахма',
на основании ведического текста (Таиттириия Упанишад) - 'Брахма, истина,
единственное неизменное существо, есть истина и неизменное знание'.] В
продолжение периода общего исчезновения, - говорит комментатор, -
существовало лишь Высшее Бытие. Потом была сотворена ночь; иными словами,
была всеобщая тьма. 'Вселенная существовала лишь во тьме, невоспринимаемая,
неопределенная, непостижимая и нераскрытая откровением, как бы полностью
погруженная в сон' (Ману, 1.5). Затем, началось сотворение и невидимой,
распространившейся повсюду силой был создан океан: то есть первым, в
качестве средства сотворения, был создан элемент воды. 'Первыми Он, с
мыслью, создал воды' и т.д. (Ману, 1.8). Затем из вод возник Создатель,
Владыка Вселенной. 'Господь Вселенной, уничтоженный полным разрушением,
ожил со своим творением из трех миров'. Здесь говорится о небесах,
продолжении неба выше области звезд. Область неба - это средний мир, и
небеса находятся выше. Предшествующий автор добавил многочисленные цитаты,
говорящие о тонкости и возвышенности текста, который Ману, указывая на его
силу избавлять от грехов, сравнивает с жертвоприношением коня.
(10) Джапа, или молитва, считается главной частью Гайятри. Джапа - это
декламация определенного слова или фразы. Внешне такая декламация может
показаться бессмысленной, но в действительности это не так. Повторение само
по себе создает состояние сознания, граничащее с экстазом, состояние
'турья'. Известно, что прославленный поэт Теннисон, обычно входил в
подобное состояние, повторяя несколько раз свое имя ('Альфред', 'Альфред').
В письме к Б.П. Блуду Теннисон сообщает о себе следующее: 'Я никогда не
переживал откровений при помощи анестизирующих средств, но своего рода
экстаз на яву - за отсутствием лучшего слова - я испытывал часто, с самого
моего детства, когда меня оставляли в полном одиночестве. Это приходило ко
мне благодаря повторению мной, про себя, моего собственного имени, все
сразу, словно бы из глубин сознания личности, сама же по себе личность,
казалось, растворялась и меркла в безграничном существе, и это было не
безумным, но яснейшим, вернейшим из вернейших, абсолютно невыразимым
словами состоянием, в котором смерть была почти смехотворной бессмыслицей,
а утрата личности (если и происходила вообще) казалась не гибелью, а
единственно истинной жизнью. Мне стыдно за мое бледное описание. Разве не
