лежало рекомендательное письмо к хозяину дома.
Я почувствовал себя крайне одиноким, когда вышел на берег и рядом со мной поставили на сверкающий песок мои чемоданы. Деревушка на северной оконечности острова Борнео, где я оказался, была поистине забытым Богом местом. Я ощутил какую-то неуверенность при мысли о том, что придется представляться совершенно незнакомому мне человеку и заявить ему, что я собираюсь спать под его крышей, делить с ним еду и пить его виски, пока не придет другое суденышко, чтобы отвезти меня в порт, в который я направлялся.
Однако опасения мои оказались напрасными: когда я добрался до хижины и попросил передать хозяину письмо, из дома вышел веселый румяный крепыш лет тридцати пяти и сердечно меня приветствовал. Пожав мне руку, он крикнул одному мальчику-слуге, чтобы тот принес нам выпить, а другому — чтобы позаботился о моем багаже. Извинения мои он сразу же пресек.
— Господи Боже, вы даже не представляете, дорогой мой, как я рад вас видеть! Не думайте, что я оказываю вам гостеприимство, чтобы выставить себя в благоприятном свете. Дело совсем не в этом. Оставайтесь у меня на сколько хотите. Черт возьми, оставайтесь на год!
Я рассмеялся. Он не стал в этот день заниматься делами и заверил меня, что у него нет таких дел, которые нельзя было бы отложить до завтра. После этого он бросился в глубокое кресло. Мы с ним болтали, пили и снова болтали. Когда дневная жара спала, мы отправились бродить по джунглям и вернулись довольно нескоро, промокшие до нитки. Принять ванну и переодеться после этого было очень приятно. Потом мы пообедали. Я до смерти устал, и мне показалось, что у хозяина дома явно было намерение болтать всю ночь, поэтому мне пришлось обратиться к нему с просьбой отпустить меня спать.
— Отлично, — откликнулся он. — Зайду-ка я сейчас в вашу комнату и погляжу, все ли там в порядке.
Комната оказалась большая; окна с обеих сторон выходили на террасы. Мебели здесь было немного. Больше всего места занимала огромная кровать, над которой висела москитная сетка.
— Ничего, что кровать довольно жесткая?
— Не страшно. Этой ночью я ворочаться не буду.
Хозяин дома в задумчивости глядел на кровать.
— Последним на этой кровати спал один голландец. Хотите послушать забавную историю?
Больше всего мне хотелось спать, но я ведь был в гостях у этого человека и к тому же, выступая порою в качестве писателя-юмориста, знал, как нелегко бывает держать за пазухой какую-нибудь смешную историю и не иметь ни единого слушателя, на которого можно было бы ее обрушить.
— Так вот, голландец этот прибыл на том же судне, что и вы, когда оно последний раз совершало рейс вокруг острова. Войдя в мою контору, он спросил, где помещается гостиница. Я ответил, что таковой здесь не имеется, но если ему негде остановиться, я мог бы предоставить ему кров. Услышав это приглашение, он моментально согласился. Я сказал ему, что он может послать за своим саквояжем.
«Вот все, что у меня есть», — ответил он, указывая на маленький лоснящийся черный вещевой мешок. Вид этот мешок имел очень уж убогий, но не мое это было дело, так что я сказал посетителю, что он может отправляться в мой дом, а я приду позднее, когда закончу работу.
Пока я говорил, дверь открылась и вошел клерк. Голландец сидел спиной к двери, а клерк почему-то открыл ее рывком. Короче, голландец вскрикнул, подпрыгнул чуть ли не на два фута и выхватил револьвер.
«Какого дьявола? — вскричал я. — Что вы делаете?»
Когда мой гость увидел, что вошел всего лишь клерк, он весь обмяк. Прислонившись к конторке, он тяжело дышал и, право слово, дрожал как в лихорадке.
«Простите меня, — проговорил он. — Это все мои нервы. Совсем разгулялись».
«Чертовски похоже на это», — отозвался я.
Я был с ним довольно-таки резок. По правде говоря, я пожалел, что пригласил его к себе. Непохоже было, что он много выпил, так что у меня мелькнуло подозрение, не из тех ли он лихих ребят, что прячутся от полиции. Но если он действительно из таких, сказал я себе, вряд ли он настолько глуп, что по своей воле сунул голову в львиную пасть.
«Шли бы вы лучше ко мне домой и ложились», — посоветовал я ему.
Голландец вышел. Вернувшись в свою хижину, я обнаружил, что он сидит на веранде совершенно спокойно, но в какой-то напряженной, прямой позе. Он успел принять ванну, побриться и надеть чистое белье, так что выглядел теперь весьма презентабельно.
«Что ж вы сидите посреди комнаты? — спросил я его. — Вам было бы намного удобнее в одном из тех больших кресел».
«Предпочитаю сидеть, а не лежать», — заявил он.
«Забавно», — подумалось мне. Однако если человек в такую жару сидит вот так, вместо того чтобы прилечь, значит, ему надо быть настороже. Выглядел он не очень представительно, хотя был довольно высок и крепко сложен; голова его была почти квадратной формы, волосы — жесткие и коротко остриженные. Я бы дал ему лет сорок. Больше всего поразило меня выражение его лица. В глазах голландца — голубых и относительно маленьких — читалось нечто такое, что меня озадачило; само же лицо выглядело каким-то осевшим, как покосившийся дом; со стороны казалось, что этот человек вот-вот заплачет. У него было обыкновение быстро оглядываться через левое плечо, как будто его то и дело окликали. Черт возьми, ну и нервный же был человек! Но вот мы выпили — и он заговорил. Он хорошо знал английский; если бы не легкий акцент, ни за что нельзя было догадаться, что он иностранец. Должен признать, хороший он был рассказчик. Везде-то он побывал, все-то книги перечитал. Слушать его было истинным наслаждением.
Днем мы с ним выпили по три или по четыре стакана виски, а потом принялись за джин; так что когда пришла пора обедать, мы были уже в довольно-таки развеселом настроении, и я пришел к выводу, что он чертовски хороший парень. За обедом мы тоже хлестали виски, а у меня к тому же нашлась бутылочка бенедиктина, так что на десерт у нас, как полагается, был ликер. Помнится, мы вдрызг напились.
И вот наконец голландец рассказал мне, зачем сюда приехал. Странная это была история.
Хозяин дома неожиданно умолк и посмотрел на меня, чуть приоткрыв рот, как будто, вспомнив эту историю, снова был поражен тем, насколько она странная.
— Он прибыл с Суматры, этот голландец. Он чем-то насолил одному китаёзе, и тот поклялся с ним разделаться. Сперва голландец не воспринимал все это всерьез, но его враг два или три раза пытался его убить, и эго начало всерьез его беспокоить, так что он решил на какое-то время уехать. Направился он в Батавию[5] настроившись спокойно там отдохнуть. Но прошла лишь неделя — и он заметил своего врага, кравшегося вдоль стены. Ей-Богу, тот его преследовал! Он явно что-то замышлял! Голландцу начало казаться, что шутка зашла слишком далеко, так что — он счел нужным сесть на корабль, направлявшийся в Сурабайю. Так вот, в один прекрасный день гулял он по этому городку — вы, наверное, знаете, что на улицах там всегда полным-полно народу — и его угораздило обернуться. По пятам за ним спокойненько так шел тот самый китаёза. Голландец был потрясен. На его месте каждый был бы потрясен.
Вернулся он в гостиницу, уложил вещички и на первом же судне укатил в Сингапур. Ну, разумеется, остановился он у ван Вика — все голландцы останавливаются в его отеле. В один прекрасный день сидел он за столиком в гостиничном дворе, потягивал коктейль — и тут вдруг вошел китаёза, нагло уставился на него, потом сразу же вышел. Голландец сказал мне, что был тогда просто-таки парализован. Этот тип мог бы вонзить в него свой крис — он не в состоянии был даже поднять руку, чтобы защититься. Голландец понимал, что в его силах лишь оттягивать время расплаты, что проклятый китаец поклялся его прикончить — он читал это в его раскосых глазах. У него просто опустились руки.
— Но почему он не пошел в полицию? — спросил я.
— Не знаю. Думаю, это дело было не из тех, в которые впутывают полицию.
— А чем он насолил этому китайцу?
— Тоже не знаю. Он не пожелал мне об этом рассказывать. Но когда я спросил его об этом, на лице его появилось такое выражение, что я подумал: он, должно быть, совершил какой-то отвратительный поступок. Теперь мне кажется, что он знал: что бы этот китаёза с ним ни сделал, он это заслужил.
Хозяин дома закурил сигарету.
