— Продолжайте, — сказал я.
— Шкипер с судна, что курсирует между Сингапуром и Кучингом, живет между рейсами в отеле ван Вика. В очередной рейс он должен был отправиться на рассвете. Голландцу показалось, что это отличный случай улизнуть от врага. Он оставил багаж в отеле и вместе со шкипером направился к судну, как будто провожая своего знакомого; когда же корабль отвалил от берега, голландец остался на борту. Нервы его к тому времени уже ни к черту не годились. Единственной его заботой было теперь избавиться от китаёзы. В Кучинге он ощутил себя в безопасности. Он снял комнату в гостинице и купил себе в китайских лавках пару костюмов и несколько рубашек. Но, по его словам, спать он не мог. Ему все время мерещился тот человек, и он по десять раз за ночь просыпался — ему чудилось, что к горлу его приставлен крис. Ей-Богу, мне стало его жалко. Он трясся, когда рассказывал мне об этом, и голос его был хриплым от ужаса. Вот чем было вызвано странное выражение его лица, замеченное мною раньше. Вы, должно быть, помните, я говорил вам, что на его лице было необычное выражение и я не мог понять, что оно означает. Так вот, это был страх.
Как-то в Кучинге, сидя в клубе, он выглянул в окно и увидел: на скамеечке под окном сидит китаёза. Взгляды их встретились. Голландец весь обмяк, охваченный слабостью. Когда он пришел в себя, первой же мыслью его было бежать. Вы, верно, знаете, что между Кучингом и другими городами почти нет сообщения. Посудина, на которой прибыли вы, была единственной, на которой он мог быстро уехать. Он поднялся на борт. У него не было сомнений, что того человека на судне нет.
— Но что заставило его приехать сюда?
— Да понимаете, эта старая галоша заходит в дюжину портов на побережье, и китаёзе, кажется, невозможно было угадать, что голландец сошел именно здесь, потому что надумал он это в самый последний момент, увидев, что в нашем порту всего лишь одна шлюпка, чтобы доставлять пассажиров на берег, да и в ту село не более дюжины человек.
«Здесь я в безопасности, по крайней мере на время, — сказал мне голландец. — Мне бы только получить небольшую передышку — и нервы мои снова придут в порядок».
«Оставайтесь здесь на сколько хотите, — ответил я ему. — В нашей деревушке с вами ничего не случится, по крайней мере до того, как сюда снова придет судно, а это будет лишь в следующем месяце. Если пожелаете, мы с вами можем проследить, что за люди сойдут на берег».
Он не знал, как бы получше выразить мне свою благодарность. Заметно было, какое он испытал облегчение.
Час был уже довольно поздний, и я сказал голландцу, что пора спать. Я проводил его в отведенную ему комнату, чтобы убедиться, что там все в порядке. Он запер дверь, ведущую в пристроенную к дому купальню, и закрыл на задвижку ставни, хотя я сказал ему, что опасности нет никакой. Уходя, я услышал, как он тотчас запер за мной дверь на ключ.
На следующее утро, когда мальчик-слуга принес мне чаю, я спросил его, разбудил ли он голландца. Мальчик ответил, что как раз шел к нему. Я услышал, как он стучал в дверь его комнаты. Долго стучал. Забавно, подумал я, мальчик барабанит в дверь, но никто не откликается. Потом я занервничал. Встав с постели, я тоже начал стучать в ту дверь. Вдвоем мы подняли шум, способный разбудить даже мертвеца, но голландец так и не проснулся. Тогда я взломал дверь. Кровать была аккуратно накрыта москитной сеткой. Я поднял ее. Голландец лежал на спине с широко открытыми глазами. Он был мертвехонек. На его шее поперек горла лежал крис. Если хотите, можете считать меня лгуном, но клянусь Богом, что говорю правду: на теле этого человека не было ни единой царапины. Комната была пуста. Смешно, не правда ли?
— Ну, это зависит от того, как понимать смешное, — ответил я.
Хозяин дома бросил на меня быстрый взгляд.
— Вы бы согласились провести ночь на этой кровати, а?
— Н-нет. Но я бы охотно сделал это, расскажи вы мне эту историю завтра утром.
Француз Джо
Рассказал мне об этом человеке капитан Бартлет. Думаю, не так уж много людей побывало на острове Четверга.[6] Находится он в Торресовом проливе и название свое получил потому, что капитан Кук открыл его именно в четверг. Меня побудило отправиться туда то, что в Сиднее мне сказали: это поистине забытое Богом место, путешественнику там совершенно не на что смотреть, зато ему вполне могут перерезать горло.
Я отплыл из Сиднея на японском грузовом судне; на берег меня доставили в шлюпке. Стояла глухая ночь, на пирсе не было ни души. Матрос, вынесший на пристань мой чемодан, сказал, что если я пойду налево, то вскоре выйду к двухэтажному зданию гостиницы. Лодка отчалила, и я остался в одиночестве. Я вовсе не хотел расставаться хотя бы ненадолго со своим чемоданом, но еще меньше мне улыбалась перспектива провести остаток ночи на пирсе и спать на голых камнях, так что я взвалил на плечи походный мешок и двинулся в путь. Вокруг была кромешная тьма. Прошел я, кажется, гораздо больше, чем пару сотен ярдов, о которой говорил мне матрос, и начал уже опасаться, что сбился с пути, но наконец увидел смутные очертания какого-то здания, достаточно внушительного, чтобы можно было заподозрить в нем гостиницу. Света в окнах не было, но глаза мои уже достаточно хорошо привыкли к темноте, и я отыскал дверь. Чиркнув спичкой, я увидел, что никакого звонка нет. Тогда я постучался; ответа не было, и я постучал в дверь еще раз, теперь уже палкой, изо всех сил. Окно над моей головой открылось, и женский голос спросил, что мне нужно.
— Я только что сошел с корабля «Шика-Мару», — сказал я. — У вас есть свободная комната?
— Сейчас спущусь.
Мне пришлось подождать еще немного, пока дверь не открыла женщина в красном бумазейном халате. Волосы ее свисали на плечи длинными черными космами. В руке она держала керосиновую лампу. Приветливо со мною поздоровавшись, эта невысокая, несколько полноватая женщина с проницательными глазами и подозрительно красным носом пригласила меня войти. Затем она проводила меня на второй этаж и показала комнату.
— Вы пока присядьте, — сказала она, — а я сейчас скоренько вам постелю. Глазом моргнуть не успеете, как все будет готово. Что вам принести? Пожалуй, виски вам бы не повредило. Умываться сейчас, посреди ночи, вы, наверное, не будете, а утром я принесу вам полотенце.
Она стлала постель и одновременно выспрашивала меня, кто я такой и зачем прибыл на остров. Ей было ясно, что я не моряк — чуть ли не все они за двадцать лет успели перебывать в этой гостинице, так что она недоумевала, что же меня сюда привело. Не из тех ли я типов, что приезжают сюда инспектировать местную таможню, а? Она слышала, что из Сиднея недавно послали сюда кого-то с этой целью. Я спросил, не жил ли в гостинице сейчас кто-нибудь из шкиперов. Да, один живет, ответила она, капитан Бартлет, может, знаете? Чудной тип, волос на голове лишился, но как пьет! Это, очевидно, было предостережение.
Наконец кровать была постелена, и женщина выразила надежду, что я буду спать как убитый, добавив лишь, что простыни чистые. Затем она зажгла свечу и пожелала мне доброй ночи.
Как оказалось, капитан Бартлет и в самом деле был тот еще тип, но он меня сейчас нисколько не интересовал; познакомился я с ним на следующий день за обедом. За время, проведенное на острове Четверга, я ел черепаховый суп так часто, что перестал считать его деликатесом. Во время застольной беседы я обмолвился, что говорю по-французски, и капитан попросил меня сходить с ним навестить Француза Джо.
— Для старика поговорить на родном языке — просто бальзам на душу. Понимаете, ему девяносто три года.
Последние два года этот человек жил в больнице — не потому, что болел, а из-за своей дряхлости и нищеты. Там мы с ним и познакомились. Он лежал на кровати в фланелевой пижаме, которая была ему слишком велика. Это был маленький сухонький старичок с живыми глазами, короткой седой бородой и кустистыми бровями. Он с удовольствием разговаривал со мной по-французски, произнося слова с заметным
