— Я звездочет. Дайте взглянуть на вашу звезду… Вот посмотрите, как явственно она видна. Я прослежу за ее перемещением во Вселенной и узнаю ваше имя.
— Где она, моя звезда?
— Вон та, в вышине, видите, она блестит ярче всех.
— Что ж, посмотрим, как вы отгадаете.
— Отгадаю.
— Что-то не верится.
— Готов держать пари.
— Зачем? Все равно ничего у вас не выйдет.
— Поспорим.
— Хорошо. Какое же пари? На что?
— Давайте «американку».
— Ого! Это становится интересным. А вдруг проиграете? Как тогда?
— Выполню все, что мне прикажете.
— А если проиграю я?
— Тогда я потребую свой выигрыш по закону Восьмого марта.
— Ладно. Согласна. Ну так как же меня зовут?
Шавлего еще раз поглядел на небо, потом устремил пристальный взгляд на молодую женщину, на ее халат.
— Уже знаю. Прочитал по небесным знакам.
— Вы, кажется, не звездочет, а скорее гипнотизер. Ну, назовите же мое имя.
— Флора.
Девушка звонко рассмеялась и посмотрела на свой халат.
— Если бы на этой ткани вместо цветочно-травяного узора был изображен животный мир, вы, наверное, сказали бы: Фауна. Интересно! Вы выиграли, что поделаешь! Только, пожалуйста, не требуйте от меня ничего дурного. Мне приходилось несколько раз держать пари, но «американку» — никогда. До чего же интересно! Вы, наверно, умеете гадать?
— Конечно, умею.
— Так погадайте мне.
— Дайте сюда вашу руку.
Рука у девушки была мягкая, теплая, необычайно нежная.
Шавлего повернул ее ладонью кверху и стал всматриваться в плавно изогнутые линии, пересекавшие розоватую кожу.
Из сада вышел рослый щенок и направился к ним.
— Вон какой у вас тигр в доме!
— Хорошая собака, только очень уж злая. Никак не могу войти к ней в доверие. Попробуйте только погладить ее — руку отъест.
Шавлего погладил щенка по голове, потом подхватил его и поставил на задние лапы.
— Ого, какие крепкие у него лапы! Это овчарка. Вырастет сильнющий кудлатый пес. Нет собаки лучше нашей кавказской овчарки.
Щенок стоял на задних лапах и простодушным взглядом смотрел на молодую женщину.
— Он же никого, кроме Русудан, и близко не подпускает, а с вами ведет себя так мирно.
— С животными вообще легче налаживать отношения… — Шавлего то и дело посматривал в сторону калитки.
Молодая женщина пододвинула свой стул поближе.
— Вы забыли, что собирались мне погадать?
— Нет, не забыл. Какая у него кличка?
— Мурия. Посмотрите же на мою ладонь.
Шавлего выпустил собаку и вытер руки.
— Почему Русудан так запаздывает?
— Почем я знаю? Бывает, что я целый вечер сижу на балконе, не евши, не пивши, и дожидаюсь ее, как верная жена своего запоздавшего супруга.
— Не боитесь оставаться одна в доме?
— Боюсь, и даже очень. Когда стемнеет, поднимаюсь на балкон, зажигаю все лампочки, чтобы дом и двор были ярко освещены, и сижу в ожидании, читаю. Во дворе есть хоть собака. А вот в саду страшно. Иногда при луне распластываются вокруг тени деревьев — такие длинные, что мне кажется, из сада подползают какие-то чудища или гигантские черные скелеты тянутся ко мне костлявыми руками. Вчера всю ночь ухал филин — где-то там, в развалинах старой крепости. Собака несколько раз кидалась с лаем в сад, должно быть кого-то почуяв. Вообще я здесь плохо сплю по ночам. Вокруг слышатся какие-то странные голоса и шорохи — точно джунгли поднялись и надвигаются на нас. Ну и крепкие нервы у Русудан, — как это она додумалась построить себе дом в таком глухом месте!
— Дело вкуса.
— Какой же тут вкус, помилуйте, если каждую ночь от страха колотится сердце?
— Страшного тут ничего нет, надо только привыкнуть. Я помню одну девушку — она выносила раненых с передней линии, не дожидаясь прекращения огня… Однажды, когда около нее убили сначала одного, а потом и второго пулеметчика, она сама залегла с «максимом».
— Залечь с Максимом может, я думаю, каждая, а вот пулемет — это, наверно, что-то очень страшное.
Шавлего рассмеялся.
В глазах у девушки мелькали лукавые огоньки.
— Почему вы не гадаете мне? Раздумали? Знаете, однажды мне и моим подругам гадала цыганка, и многое, не меньше половины, исполнилось.
— Цыганки ничего не смыслят. Это было простое совпадение.
— Как вы догадались, что меня зовут Флорой.
— Я был когда-то жрецом в Вавилоне. Утнапиштим — мой предок по прямой линии. Вы слыхали о переселении душ?
— Нет. Как интересно! А вас этому в правлении учат?
— Вы не верите, что я член правления?
— Верю, конечно, верю! Я вам во всем верю. Так погадайте же мне.
— Хорошо, раз вы так этого желаете…
Шавлего воздел руки, поднял глаза к небу и стал бормотать про себя что-то невнятное. Потом повернулся к девушке, взял ее руку и всмотрелся в ладонь.
— Твой судьба — хороший судьба. Твоя первый муж — ошень плохой муж. Ты уходил от него. Не захотел тот, первый муж.
Шавлего показалось, что рука его собеседницы дрогнула. Он заметил, что лукавые огоньки в прищуренных глазах погасли. Из-под длинных ресниц смотрело на него изумление.
— Правду говориль?
Молодая женщина наклонила голову.
— Правду.
— Твоя второй муж — ошень хороший муж. Восемь раз десять лет сладко вместе жить будешь.
— Восемьдесят? Не много ли? — В глазах у девушки снова заплясали лукавые искорки.
— Ты от него десять детей рожать.
— Десять? Зачем так много? Двух вполне достаточно.
— Надо, ошень надо. И здесь надо, и там надо. Один сын приедет-уедет, приедет-уедет, снова приедет, снова уедет и много деньги заработает. Своя земля добром наполнит.
— А второй?
— Второй сын ошень болшой человек будет. Если один страна с другой страна драться будет, он помирит, война кончит. Третий тоже болшой человек будет. Где на земле пустыня найдет, всюду сад посадит.
