побольше; возили бы зерно в мешках — легче было бы управляться. Вот боров! Валяется под деревом, разленился так, что даже от мух не отмахивается. Тьфу!
И Лексо в сердцах захлопнул за собой дверцу кабины.
— Хотите, пусть кто-нибудь из вас сядет ко мне сюда.
Дата не заставил долго себя упрашивать.
Не успели они отъехать от деревни на два-три километра, как перед машиной выросли трое ребят.
— Эй, Лексо, подвези до станции!
Водитель стал отказываться:
— Перегружена машина, ребята!
— Подумаешь, — большое дело, если три человека подсядут в кузов! Вот Нодар, например, навряд ли тяжелее индюка.
Шота, скучавший в одиночестве, обрадовался спутникам и перегнулся через борт:
— Что ты его упрашиваешь? Давай руку, Надувной!
— Машина-то не твоя собственная, а чалиспирского колхоза! — сверкнул на водителя глазами Coco и легко вскочил в кузов.
— Зачем мне твоя рука? — фыркнул Шакрия и одним махом очутился около грузчика. — Ну-ка, Нодар, покажи свою удаль!
Лексо обозлился и вылез из кабины.
— Сходите. Все равно, пока не слезете, не тронусь с места.
Нодар, не обращая на него внимания, тоже вскарабкался в кузов.
Лексо зажег папиросу, прислонился спиной к переднему крылу и, заложив ногу за ногу, стал с беззаботным видом пускать кольца дыма.
Шакрия начал его упрашивать:
— Мы ведь опаздываем, Лексо! Сегодня у нас футбольный матч, с курдгелаурцами играем! Если не поспеем — подведем наших. Все уже уехали, только мы трое отстали. Будь другом, поезжай!
Но Лексо и ухом не повел.
— Оставь его. Жара замучает — поедет! — Нодар развалился в кузове, на пшенице.
Шакрия зачерпнул горстью золотистое зерно, дал ему просыпаться струйкой обратно и умолк. Взгляд его рассеянно скользнул вдоль дороги и остановился на высоком здании, белевшем среди деревьев на берегу Алазани, за Шакрианским мостом. Он задумался.
Потом вдруг повеселел, высунулся из кузова и шепотом окликнул шофера:
— Лексо!
Тот, выпустив облако табачного дыма, глянул через плечо вверх.
— Прошу тебя, Лексо, не оставляй меня здесь. А если тебе так уж не хочется ехать, постоим лучше вон там, у моста. Назови меня безмозглым дураком, если не сумею и тебя угостить и сам угоститься на славу!
Лексо сразу оживился, недоверчиво глянул на соблазнителя, потом, швырнув окурок на дорогу, старательно раздавил его каблуком и показал, ухмыльнувшись, редкие, кривые зубы.
— А это будет? — Он щелкнул себя пальцем, по кадыку.
— Ну, без этого какое же угощение? — улыбнулся Шакрия.
Лексо вскочил в кабину, завел мотор и включил скорость.
Медленно, осторожно провел он машину по мосту, съехал на обочину и снова вылез из кабины.
— Ну, как у тебя настроение, Надувной?
— Лучше, чем у дяди Нико.
— Слезать не собираешься?
Шакрия посмотрел по сторонам и с сожалением глянул на Лексо.
— В первый раз вижу такого несмышленого шофера. Где у тебя мозги? Остановился на самом видном месте! Да по этой дороге Тарзан с утра до вечера раскатывает! Заезжай во двор и поставь машину подальше между деревьями, вон за тем мостом, чтобы недоброму глазу не так легко было ее заметить.
Совет пришелся Лексо по душе. Он въехал во двор столовой и поставил машину в тени деревьев, за мостком, перекинутым через ручей, что струился посреди двора.
— На дворе устроимся или войдем внутрь? — спросил Лексо.
— Внутри прохладней, да и спокойней к тому же. Отыщем уютный уголок…
Парни отыскали свободный стол в глубине зала и расселись вокруг него. Шакрия пошел заказывать обед. Он направился прямо на кухню и поманил за собой официанта.
Убедившись, что ничье любопытное ухо не услышит, Шакрия спросил полушепотом:
— Мешок у тебя найдется?
Официант смотрел на него с недоумением.
— Мешок, говорю, пустой мешок есть у тебя или нет?
Официант, ничего не понимая, выкатил глаза на загорелого парня и возмущенно зашевелил толстыми, густо колосящимися усами.
Шакрия сдвинул брови, бесстрашно встретил сердитый взгляд официанта и, когда тот повернулся, чтобы уйти, остановил его, шепнув несколько слов в волосатое ухо.
Лицо у официанта разгладилось, глаза убрались в свои орбиты, усы вновь приняли выражение гордости и благородства.
Через минуту Шакрия, зажав под мышкой мешок, завернутый в газету, выскользнул через заднюю дверь кухни во двор, миновал мосток и исчез среди деревьев.
Парни уже допивали третью чарку, когда он вернулся к столу.
— Где ты пропадал? — спросил довольный, сияющий Лексо и пододвинул ему полный стакан.
— Поговорил по-свойски с поваром. Так и стоял у него над душой, пока он не вздел на вертел самые лучшие куски и не изжарил их по моему вкусу. А теперь давайте веселиться — и пейте вволю, сколько влезет.
— Посмотри-ка вон туда, на тот длинный стол, — Нодар кивнул на компанию, разместившуюся в противоположном углу. — Узнаешь?
Шакрия повернул голову, увидел приветливо улыбающееся лицо, частые, ровные, как тыквенные семечки, зубы и осклабился в ответ.
— Ну-ка, Фируза, сыграй про охотника Како! — сказал один из сидящих за длинным столом.
Свирельщик осушил свой стакан и встал.
— Давай играй, и пропади все пропадом!
Фируза выставил левую ногу вперед, поправил на голове истрепанную кепку и выдернул из-за пояса свирель. Закрыв заскорузлыми пальцами дырочки тростниковой дудки, он поднес ее к толстым губам и, выпучив глаза, дунул изо всех сил.
Свирель вздохнула, а следом раздался громкий свист — как бы охотника, сзывающего в роще своих собак.
Свист длился с целую минуту, а потом постепенно стих, и послышался шорох осторожных шагов в мягкой траве, треск ломающихся сучьев и дыханье собаки, обнюхивающей кусты.
Вдруг Фируза поднял ногу, упер ее наискось в стул, избоченился и задул в дуду по-иному, заставив ее засопеть, забулькать, зафыркать и зашелестеть.
— Это ищейка подошла к кусту и стала в стойку, подняв заднюю ногу, — объяснял один из застольцев, и все полегли, как камыш под ветром, от смеха.
Снова выпрямился Фируза, снова свистнула свирель, а потом тихо зашелестела и наконец затявкала на манер гончей, преследующей зайца.
— Нашла!
— Подняла, ей-богу, подняла!
— Ну, давай теперь, Фируза, не выпускай серого!
Свирель тявкала все чаще, все громче, потом вдруг громыхнула раз, другой, будто раскатились выстрелы, и сразу оборвала свой рассказ, умолкла.
— Попал!
