Рассказы разных лет

тяжелая слеза.

На землю положили радиста и рядом с ним хирурга, измазанного землей и кровью, в изорванной гимнастерке. В судорожно сведенной руке радиста виднелась зажатая граната.

— Осторожно клади, ребята. Вынь у него кто-нибудь гранату, как бы не взорвалась, — послышались голоса красноармейцев.

Один из бойцов нагнулся над радистом. В эту минуту радист приподнялся и, обводя всех взглядом, сказал:

— Не бойсь! Не взорвется. Она без запала. Это мне такую доктор дал, когда нас волной смахнуло. — И, видя изумленные лица окружающих, радист добавил: — Да он тоже живой, только, конечно, без сознания… Когда нас волной об окоп ударило… я же чувствовал, что он живой.

— А ну, санинструктора сюда… жив-во! — зажигаясь неожиданной надеждой, громовым голосом закричал опомнившийся Кандыба, и, расталкивая окружающих хирурга людей, он бросился к нему.

— Жив, только в сильном обмороке, — растирая спиртом обнаженную грудь и виски хирурга, сказал фельдшер.

Замполит тяжело сел рядом с ним и неожиданно расхохотался. Его счастливое, сияющее лицо было так забавно, что все окружающие заулыбались.

— Так, значит, это он забыл вставить запал в гранату? — заливаясь смехом и хлопая по плечу радиста, сказал замполит. — Молодец, Паша, что забыл, а то б она вас обоих на куски порвала, когда вы в окоп вверх ногами полетели, — хохоча и сияя от восторга, продолжал замполит.

Это был первый случай в жизни бравого и исполнительного казака Кандыбы, когда он одобрил промах, происшедший на военной службе.

— Ур-ра, Паша! Ох и добре же я сегодня выпью водочки за твое здоровье! — закричал он, глядя, как хирург открыл глаза и, узнавая друга, улыбнулся ему.

Недели две спустя они мчались в поезде в далекую Фирузу, куда им был дан отпуск для восстановления здоровья.

ШОФЕР ИЗ БЕЛГРАДА Рассказ

Молодой серб Богумил Пашич служил шофером югославского отделения фирмы «Крафт унд Гальске» всенемецкого концерна «Герман Геринг и К°».

Сначала он ездил на большом грузовике и исправно возил товары между вокзалом и Вратовицей, потом работал на машине, возившей грузы в самом Белграде, в последние же месяцы господин директор фон Кизельштейн назначил его шофером легковой директорской машины.

— Это хороший серб… тихий и полезный. Такие работящие бычки нужны нам, — пояснил директор свое назначение управляющему городским отделением Вольфу.

Жизнь Богумила Пашича от этого повышения изменилась немного, разве только то, что он стал носить более чистый шоферский костюм да получать на 25—30 марок больше. В остальном он остался таким же неповоротливым увальнем, одиноким и необщительным, вечно возившимся со своей машиной. «Туповат, как и все эти сербские дикари, однако отличный шофер и главное — надежный, далекий от проявлений какого- либо патриотизма», — раз и навсегда охарактеризовал его фон Кизельштейн.

— Богумил! Приготовь легковую машину! — открывая дверь гаража, крикнул мальчик-болгарин, служивший у хозяев. — Господин директор и господин Вольф поедут на Верхне Се?ло! Только скорее. Они очень спешат! — исчезая, предупредил мальчик.

Машина была в порядке. Богумил опустил капот и, сев за руль, подал ее к подъезду. Сняв фуражку, он открыл дверцу, помогая войти в авто тучному Вольфу. Потом через проспект Воеводы Путника выехал на площадь Короля Душана и на большой скорости понесся через город. Пересекая Коссову улицу, он свернул в сторону Верхне Се?ло, как вдруг господин директор сказал:

— На Загребское шоссе!

И шофер, не сбавляя ходу, привычным жестом уже вел машину совсем в другом направлении, удаляясь от Белграда. Автомобиль мчался по широкой асфальтированной дороге, на которой при виде германского флажка на радиаторе вытягивались усташские регулировщики, отдавая честь проносившимся мимо немцам. Иногда встречались серо-зеленые броневики, проносились мимо пыльные мотоциклисты да, тяжело громыхая, проползали танки.

Шофер, до которого долетали обрывки разговора немцев, уже знал, куда едут его господа. Впереди, километрах в 12 от города, находилась бывшая французская концессия, которая с приходом немцев перешла к ним. Там были склады фирмы и база подвозимого немцами из округа сырья.

— На базу! — как бы подтверждая его мысли, крикнул господин Кизельштейн и, продолжая беседу, сказал Вольфу: — Мне все-таки непонятна эта черепашья медлительность генерала. Иметь такие силы, опираться на усташей Павелича, отряды Михайловича и позволять бандам Тито разбойничать не только где-то в горах, но и появляться возле самой столицы.

— Что поделать? Эти сербы неожиданно оказались храбры. Их окружают — они не сдаются. Их бьют — они не покидают окопов. Кто мог подумать, что они устоят против атак наших войск, — меланхолично ответил Вольф, и на его жирном, одутловатом лице было удивление.

— Проклятые! — сквозь зубы проговорил Кизельштейн и отвернулся.

Шофер хотя и не говорил, но достаточно хорошо понимал по-немецки, научившись за свою работу при фирме разбирать немецкий язык. Слова Вольфа понравились ему. Гордость за свою нацию обожгла его сердце. Но лицо было по-прежнему безразлично. Руки лежали на руле, а внимательные глаза зорко глядели вперед.

Справа бежала река, большая, желтая, глубокая Сава, одетая в гранит. Дальше она сливалась с Дунаем, но и здесь это была внушительная река. По краям дороги стояли каменные полосатые дорожные столбы и невысокие парапеты, за которыми шумела река. Дорога то взлетала вверх, то снова опускалась вниз. Вдали уже показались здания концессии. Это был целый городок со своей электростанцией, жилыми домами и длинными строениями для скота, рабочих и сырья.

Богумил часто бывал здесь, и его директорская машина хорошо была известна.

Двое полицейских и человек в штатском, внимательно наблюдавшие за прибывающими машинами, вытянулись во фронт и одновременно отдали честь лениво ответившему им директору.

На концессии господа Вольф и Кизельштейн пробыли недолго. Встретивший их у подъезда управляющий конторы господин Ветцель зашептал им что-то такое, чего не расслышал шофер. Однако он заметил удивленную гримасу господина Вольфа и разобрал, как директор воскликнул возмущенным голосом:

— Вот так раз! Это же черт знает что такое! Да ведь это просто позор!

После чего управляющий Ветцель что-то снова зашептал обоим. Спустя минуту директор и господин Вольф потеснились и, дав место севшему с ними Ветцелю, приказали Богумилу ехать на пристань.

— К судоверфи! — сказал директор. Машина рванулась с места и, пересекая асфальтированное шоссе, вышла на дорогу к реке.

— Можете спокойно говорить. Во-первых, он хороший, надежный серб, а во-вторых, вовсе не понимает по-немецки, — успокоительно сказал господин Кизельштейн, кивая головой на застывшего над рулем шофера.

— Из Нове-Градка только что телефонировали о том, что партизаны напали на вокзал и казармы городка. С утра идет жестокий бой. Наши части несут большие потери, полковник Дитрих убит, один померанский батальон погиб, не успев даже вырваться из казарм…

— По-зор! — перебивая взволнованного Ветцеля, простонал директор.