способах их отмывки, сетовали на бедность, и расценки на праведный суд не укладывались в головах у старожилов. На молодое поколение глядели они осоловевшыми от ужаса глазами и запотевали линзы их старых очков… Свободы стали бояться многие, и более те, кому жить было негде и не на что…
— Вот буду на воле, убью брата и вернусь… — попрощался Тарантул с людьми и вышел на улицы города.
Шняга шестая
Воля
Глава, в которой рассказывается о том, как брат убивает брата, но этому мешает маленькая девочка Таня, оказавшись оперативнее милиции и смелее взрослых людей, наблюдавших за дракой.
Освободится иной зэк: в неволе ни «красный» и ни «черный» — серобурмалиновый и неприметный, ан ждет его на улице у самых ворот «Мерседес» или «Форд» какой, кореша с блядьми из окна ликуют. Словно воинский долг Родине отдал или Олимпийские игры выиграл. «Музон» и коньячок — все блага жизни. Но чаще бывает иначе…
Мокрый снег залепил глаза. Злой и холодный. В лагере такого не было: до плаца пушистый не долетал — метелки шуршали быстрее ветра. На воле распутица — грязь и лужи, наледи по асфальту… Старые штиблеты раскисли, и в осеннюю слякоть с головой окунулся Тарантул… Благо, что братки подогнали к звонку из общака добротную овчину и шапку, а то бы слёг сердечный на первой пристани…
Дверь отворила малява. Она молча глядела на странного гостя, протирающего очки. На голове у него лежал снег и вода ручейками бежала по помятому лицу и далее по одежде, невиданной ею ранее.
— Василия, — хрипло откашлялся он, — хочу увидеть.
— Вам нужен мой дедушка?
В прихожую выглянула женщина.
— Сноха, — догадался Тарантул.
— А вы собственно кто ему будете?..
— Я брат.
Тревожно было на душе у обоих. Хозяйка накрыла на стол и почала бутылку водки. Старые люди поверх очков изучали друг друга: барабанили пальцами по столу, волновались.
— Простили стало быть тебя, Олег?..
— Откинулся, однако.
— Да ты пей… И не стесняйся — закусывай… Колбасы, чай, давно уже не кушал?
— Забыл… — водка согрела, и чуть занюхав выпитое хлебом, Тарантул налил себе второй стакан.
— А мы, вот здесь впятером перебиваемся… Живём, стало быть, вместе… Две семьи — моя и сына…
— А сестра?..
— Она в Оренбурге — учёная, степень защитила…
— Я знаю…
— Дети её ухожены, женаты… Живут уже сами по себе — беды не чают…
— Вы приезжали в девяносто восьмом.
Настороженная женщина рядом с ними обомлела. Самый ответственный момент беседы настал….
— Продали хату?
— Да, брат…
— А где моя доля?
Тишина воцарилась в квартире. Где-то за стенкою у соседей шла по радио агитация, кто-то из кандидатов проводил кампанию — рисовал светлое будущее своим избирателям.
— Вот, брат, в областное собрание мэра нашего выбирать будем, — господина Валиханова, молодой он да ранний — сорок лет ему ныне…
— Где моя доля?.. — угрожающе повторил гость.
— Нету, братишка, прости, — голос у Василия дрогнул.
— Где моя доля? — бешено заревел Олег. — Где моя полуторка? Где сберкнижка? На что и где я буду жить?
— А ты поезжай к сестре, она устроена… Приютит, стало быть, — оправдывался брат.
— Я всю жизнь по лагерям и по тюрьмам, — посуда на столе подпрыгнула и зазвенела. — Я горбачу, не разгибаясь!.. А ты?.. Сука!.. Могила, говоришь, исправит меня — злодея?
Пьяный Олег осерчал. Удары на брата сыпались один за другим, дрожала кухня. Перепуганная сноха кричала в телефонную трубку — звала на помощь милицию, соседей… Тарантул на ощупь беспорядочно искал на столе что-нибудь тяжёлое, чтобы добить брата.
— Гнида! — хрипел он ему в лицо. — Умри, собака!..
Резкий отчаянный детский голос, словно глоток ледяной воды, отрезвил дебошира и остановил эту драку.
— Не убивай дедушку! За что?
Рука с ножом поднялась и замерла над головой у поверженной жертвы. Завершающий удар не состоялся. Помутневшими от гнева глазами Тарантул увидел испуганного ребёнка, осторожно заглядывающего в кухонную дверь.
— Не убивай дедушку, — молила она.
В суровом мире, откуда он вернулся, драки бывали не часто, но если они случались, то зрители жаждали крови: кричали и хлопали в ладоши, советовали, как лучше уничтожить и размазать по казарме человека, и сломать ему жизнь навеки, на сроки… И ломали…
— Я люблю дедушку.
Нож выпал у него из рук. Ослепший, было, от ненависти человек растерялся и прозрел. Сработал ли вековой защитный рефлекс продолжения рода — из глубины веков, когда торжествующие враги при виде ещё не окрепшей жизни оттаивали в гневе своём и прекращали истязания и битвы… и дарили жизнь?.. Или господь бог проснулся, наконец, от детского крика и восстановил равновесие добра и зла в этом мире не судом, а профилактической мерой?.. Но так или иначе, но любовь одолела ненависть. Зло вылетело в открытую форточку в ночь и мир возвратился в квартиру…
— Кризис был, брат, — заплакал Василий, — не в прок нам пошла продажа, ты прости нас — пропали деньги… В одночасье… Вчера вот они были, а нынче нет… Тысячи людей разорились и по свету пошли. Вас кормили и одевали, а нас?.. Кто накормит и кто оденет?.. Пиздобол из телевизора?.. Или наш президент?..
Девочка обнимала его за ноги. Она настороженно глядела на гостя, словно могла при первой опасности взять в охапку дорогую ношу и убежать: спасти, унести в безопасное место дедушку, где его не найдёт никто и никто не обидит. Василий дрожал, вытирая одной рукой со своего разбитого лица кровь, другой он гладил внучку по голове и успокаивал:
— Он больше не будет драться.
— Он же хотел тебя убить?..
— Это мой брат…
— Неправда…
— Ты прости меня, брат, за слова на суде… Молод я был и глуп, верил ещё я в светлое будущее и в судей… А сейчас, вот, не верю!.. У разбитого корыта дважды оставили меня вожди…
Воздуха не хватало. Дрожали колени. Хрипы при каждом выдохе рвали лёгкие. Клокотало в груди.
— А знаешь, как тяжело найти работу, брат?.. Чтобы не глумились над тобою и не гнали прочь?.. Чтобы хорошо платили и в срок?.. А отдавать по счетам долги: за газ, телефон, за услуги? Обивать пороги столоначальников и дарить подарки тому, кого не любишь? Кому до фени твоя душевная боль и мизерная
