и своими переживаниями, к нам в тюрьму словно спустилась сама весна.
На самом деле правительство США не собиралось отправлять меня в тюрьму. Они решили выдвинуть против меня обвинение в тот момент, когда я покинул страну и отправился в турне по Германии, и их бы вполне устроило, если бы я просто не вернулся. У них не было цели засадить меня за решетку — им всего- навсего нужно было, чтобы я покинул страну. Я стал широко известен в Америке, и число моих последователей росло с каждым днем. Так что они всего лишь хотели преградить мне путь: как и в Корее, я был занозой в боку у традиционных церквей. Я разгадал их намерения и принял решение вернуться в Америку и отправиться за решетку, ведь мне еще многое нужно было сделать в этой стране.
Вообще, тюрьма — это не так уж плохо. Если я хочу побудить к раскаянию людей, проливающих слезы, я сам сперва должен расплакаться. Пока я сам не переживу боль разбитого сердца, я не смогу побудить других посвятить себя Богу. Пути Господни воистину неисповедимы... Как только я оказался в тюрьме, семь тысяч священников и других религиозных деятелей обвинили правительство США в нарушении свободы вероисповедания и стали прилагать усилия для моего освобождения.
Среди них был представитель консервативной партии преподобный Джерри Фалвел из Собора южных баптистов, а также либерал д-р Джозеф Е. Ловери, недавно благословивший инаугурацию президента Обамы. Они возглавили движение за мое освобождение. К ним присоединилась и моя дочь Ин Джин, которая в ту пору была еще подростком. Стоя перед семью тысячами духовников и священнослужителей, она со слезами зачитала свое обращение к судье, вынесшему мне приговор:
«Вся жизнь моего отца была буквально пропитана слезами и страданиями, ведь он посвятил ее воплощению Божьей воли. Сейчас ему 64 года. Его единственное преступление в том, что он слишком сильно любит Америку. И, тем не менее, в данный момент он, скорее всего, моет посуду в тюремной столовой или драит шваброй полы.
На прошлой неделе я навестила отца и впервые увидела его в тюремной робе. Я разрыдалась, и мне было так горько! Но отец попросил, чтобы я не плакала о нем, а молилась за Америку. И еще он сказал, чтобы я превратила весь мой гнев и всю печаль в мощную силу, которая поможет этой стране стать действительно свободной.
Он сказал, что, находясь в тюрьме, сможет вытерпеть любые трудности и любую несправедливость и вынести любой крест. Свобода вероисповедания — основа всех свобод. И я воистину благодарна всем собравшимся здесь за то, что вы выступаете в поддержку религиозной свободы».
Мой приговор был сокращен на шесть месяцев за примерное поведение, и я вышел на волю через тринадцать месяцев заключения. В день моего освобождения в Вашингтоне был устроен банкет по этому случаю, на котором собрались тысяча семьсот христианских священников и иудейских раввинов. В своем выступлении перед собравшимися я снова озвучил свою позицию: делать все для преодоления барьеров между религиями и деноминациями. Я решительно и открыто обратился ко всему миру, не беспокоясь о том, как отреагируют на это мои оппоненты: «Бог не видит различий между деноминациями и не участвует в малозначимых спорах касательно той или иной доктрины. Великое родительское сердце Бога не различает людей по национальной или расовой принадлежности, и для Него не существует границ между государствами или культурами. Даже сейчас Бог делает все возможное, чтобы заключить в объятия всех людей планеты как Своих детей. Сейчас Америка страдает от проблем в межрасовых отношениях, а также проблем, возникших из-за смещения ценностей и нравственной деградации, из-за духовного вакуума и упадка христианства, а также из-за атеистической идеологии коммунизма. Вот в чем причина того, что я откликнулся на зов Бога и прибыл в эту страну. Современное христианство должно окончательно пробудиться и объединиться. Духовенство также должно переосмыслить роль, которую играло до сих пор, и раскаяться. Ситуация, сложившаяся две тысячи лет назад, когда на землю пришел Иисус и призвал людей к раскаянию, повторяется в наше время. Мы должны выполнить важную миссию, которую Бог возложил на Америку. Так больше продолжаться не может. Нам нужны перемены, нужна реформация».
Как только я освободился из тюрьмы, меня уже больше ничто не сдерживало. Я стал выступать еще громче и убедительнее, пытаясь предупредить Америку, скатывающуюся все ниже и ниже. Не жалея эпитетов, я твердил снова и снова, что единственный путь возродить страну к жизни — это вернуться к Божьей любви и избрать путь нравственности.
Я оказался в тюрьме, не сделав ничего плохого, но в этом тоже заключался Божий промысел. После того как я вышел на свободу, те люди, которые способствовали моему освобождению, отправились в Корею, чтобы узнать больше о моей деятельности. Они убедились в том, что столь массовый интерес американской молодежи мог возникнуть только благодаря духу и личности преподобного Муна. И тогда после возвращения в США 120 человек из числа этих священников созвали Духовную конференцию по лидерству.
ГЛАВА 5
СЕМЬИ, В КОТОРЫХ ЦАРИТ ЛЮБОВЬ, СПОСОБНЫ ИЗМЕНИТЬ МИР
Моя жена, Мун Хан Хак Джа
Когда я впервые увидел свою будущую жену, ей было всего 14 лет и она только что окончила начальную школу. Это была тихая и спокойная девочка, которая никогда не повышала голоса и старалась не привлекать к себе внимания. Она всегда ходила в церковь и обратно одним и тем же путем. Когда ее впервые представили мне, я узнал, что она была дочерью одной из наших первых прихожанок, госпожи Хон Сун Э.
— Как тебя зовут? — спросил я ее.
— Меня зовут Хан Хак Джа, — четко произнесла она.
В тот момент я трижды бессознательно пробормотал: «Хан Хак Джа родилась в Корее!» — а потом помолился и произнес: «Боже, спасибо Тебе за то, что Ты подарил Корее такую замечательную женщину — Хан Хак Джа!»
Затем я посмотрел на нее и сказал: «Хан Хак Джа, боюсь, что тебе придется многим пожертвовать в жизни».
Все эти слова внезапно, в один миг вылетели у меня изо рта. Позднее госпожа Хон рассказывала мне, что ей показалось странным, почему я трижды повторил одну и ту же фразу, впервые увидев ее дочь. Моя жена тоже призналась, что хорошо запомнила ту первую, короткую встречу. Она запомнила все, что я сказал в тот день, словно я читал проповедь специально для нее, и сохранила эти воспоминания в глубине души. В тот момент она почувствовала, что получила очень важное откровение о своем будущем, которое она не могла забыть.
Ее мать была родом из глубоко верующей пресвитерианской семьи, и сама она воспитывалась в христианской среде. Родиной жены — так же, как и моей родиной — был Чонджу, но она жила в Анджу до тех пор, пока не переехала на юг Кореи во время Корейской войны. До того как стать нашей прихожанкой, госпожа Хон уже вела праведную жизнь, живя в Чхунчхоне, и очень строго воспитывала свою дочь. В то время моя будущая жена посещала школу медсестер при католической церкви; по рассказам, в этой школе были очень строгие и суровые правила, и она жила почти как монахиня. У моей будущей жены был мягкий и спокойный характер, и пока она жила с матерью, она никуда не ходила, кроме школы и нашей Церкви.
В то время мне уже было 40 лет, и я интуитивно чувствовал, что пришло время снова жениться. Я лишь ждал, когда Бог подтвердит: «Время пришло, и тебе пора вступить в брак», и был готов исполнить Его волю. В октябре 1959 года Джи Сын До, одна из старейших прихожанок нашей Церкви, начала готовиться к моей помолвке, хотя у меня еще не было невесты. Другая наша прихожанка, которая в течение семи лет молилась о жене для меня, однажды рассказала, что ей приснился сон, в котором Хан Хак Джа была моей женой.
Госпожа Джи рассказала мне о странном сне, который увидела на днях. «Ну и сон же мне приснился! — она не могла удержаться от восклицания. — Я увидела, как к нам подлетели сотни журавлей. Я пыталась разогнать их руками, но они продолжали слетаться и в конце концов накрыли вас с ног до головы
