Тут я разрыдалась. Он перебирал мои пальцы, как это делал всегда, когда мы, например, смотрели вместе телевизор или шли куда-то, взявшись за руки.
Господи, почему она так ужасно пахнет, эта его голова!
– У тебя есть женщина, – рыдала я, – ну, и к черту! Поправляйся, выходи из больницы и строй свою жизнь, как ты хочешь, а я улетаю! И к черту тебя, слышишь? К черту!
На этом разговор и закончился. Когда я через час собралась уходить, уже покормив его, он сказал:
– Но ты ведь меня не оставишь? Ведь не улетишь ты сейчас, когда я...
Смотрю: он опять весь дрожит.
Любовь фрау Клейст
В воскресенье, после сильного, темного дождя, смывшего снег, который выпал в пятницу ночью, фрау Клейст подошла к окну как раз в ту минуту, когда они садились в машину. Наверное, в гости собрались.
У фрау Клейст звонко дрогнуло сердце: эта красотка была у нее в руках, и в любую минуту можно сделать так, что ничего не останется от ее надменного вида и громкого, пышного смеха, который донесся до слуха фрау Клейст, когда машина уже отъехала, как будто Полина выбросила свой смех из окна, как скомканную фальгу, в которую заворачивают букеты!
Осталось немного: найти подходящий момент и сказать Алексею о найденном бланке. Фрау Клейст удалось все же выяснить, на чем специализируется загадочная лаборатория: в ней проверяют кровь на СПИД. Любой человек может зайти, заплатить пятьдесят евро и узнать свою судьбу.
Так вот оно что, моя прелесть! Как же это ты не уничтожила столь важный документ, а просто засунула в книжку? И вот ты попалась, как бабочка в сетку. Сейчас захрустишь под булавкой: «хррсст-хррсст– хррсст!»
Фрау Клейст была сильно возбуждена. Квартиранты уехали на весь вечер. Детей увезли, значит, это надолго. Она почувствовала, что не в состоянии сидеть дома и ждать. Сейчас только восемь. Фрау Клейст взяла зонтик, надела пальто и вышла на улицу.
В маленьком угловом кафе, в которое она изредка заходила выпить кофе и съесть пирожное, собирались обычно одни и те же люди. Любое новое лицо обращало на себя внимание. Сейчас этим новым лицом был очень высокий и очень худой, аккуратно одетый человек, сильно напоминающий умного старого кота. Красновато-рыжие усы у него были яркими, светло-позолоченными на кончиках.
Увидев вошедшую, незнакомец приподнялся.
– Давно вас не видно, – негромким, немного слащавым голосом сказал он, обращаясь к ней. – Дела задерживали?
Фрау Клейст молча вскинула брови. Откуда он взялся?
– Знаете ли вы, – продолжал он, – какой вопрос задал Фауст Мефистофелю, когда впервые увидел Гретхен?
Фрау Клейст удивленно попятилась.
– Не бойтесь. Он только спросил: «Ей уже исполнилось четырнадцать?»
– А что Мефистофель?
– А что – Мефистофель? Назвал его старым развратником.
Фрау Клейст через силу улыбнулась.
– Итак. Вы меня не узнали?
Она вздрогнула всем своим напрягшимся телом:
– Я – вас? А мы разве знакомы?
– О да. Я работал стажером у доктора Крюсманна. А доктор Крюсманн работал в клинике доктора Штайна, к которому вы обращались. И мы с вами очень и очень знакомы.
Фрау Клейст густо покраснела. Горячие искры неприятно, с болью, высыпались из левого глаза, когда она попробовала остановить свои зрачки на его светлом, в узенькую полоску, галстуке.
– Вы что, всех запомнили? – спросила она.
– Почти. Но уж вас-то особенно. – Он осторожно отпил глоток кофе. – Да, вас я запомнил особенно. Такая красивая женщина. А сколько прошло, кстати, лет? Подождите... Сегодня какое? Декабрь. Десятое, верно? Ну, значит, почти тридцать семь. Беспощадное время!
Фрау Клейст не знала, чем на это ответить.
– Да, – спокойно и задумчиво продолжал странный собеседник, – иногда я думаю, что Еве лучше было бы возвратиться обратно в ребро. Оно постепенно обросло бы плотью, и ничего бы этого не было. Ни войн, ни убийств. И сад бы все цвел себе, все бы цвел... А так... Вы подумайте сами: война только кончилась. Люди гниют. В земле, в нашей старой и доброй землице... Мне кажется, что, будь я женщиной, буквально бы лег под любого, чтоб только родить!
Он сердито пригладил свои позолоченные усы. Фрау Клейст сидела неподвижно.
– А к нам приходили прелестные дамы, цветущие, сильные. Грудь, ноги, бедра! – Он удрученно покачал головой. – И что говорили? «Пожалуйста, доктор, я вас умоляю!»
Фрау Клейст начала стягивать с руки перчатку, но так и не стянула ее, сил не было.
– Коллега Крюсманн, – продолжал он, – однажды, когда я еще был студентом, пригласил меня посмотреть, как он извлекает зародыша из плаценты при внематочной беременности. Я, разумеется, побежал. Зародышу было два месяца. Вы знаете, это прекрасно устроено! На редкость прекрасно и просто устроено! Представьте себе: в жидкости находится микроскопическое человеческое существо. При этом полностью сформированное, с очень тонкими артериями на кончиках крохотных пальцев, с очень маленькими венами. Оно как бы плавает в собственном озере. И так как-то ловко, вы знаете, юрко! Приятно смотреть, просто очень приятно! – Усатый одобрительно засмеялся. – Но когда коллега Крюсманн проколол плаценту, этот маленький человек – очень, знаете, маленький и очень милый, – он сразу же умер. И весь изменился. Таким сразу стал нехорошим... как будто кусочек чего-то... Вот так, meine liebe[9]... Что с вами?
– Со мной? – пересохшими губами спросила фрау Клейст и громко сглотнула слюну. – Со мной ничего.
– Если я не ошибаюсь, – вкрадчиво заговорил он после небольшой паузы, – Гретхен было пятнадцать лет. Хорошее число. Когда мальчику, – он опять сделал небольшую паузу, – или девочке исполняется пятнадцать лет, любое мужское или женское лицо, располагающее известной степенью внутренней свободы, может, так сказать, вкусить от плодов наслаждения...
– Зачем вы пришли? – Фрау Клейст уронила на пол снятую наконец-то перчатку.
– А я не пришел, – усмехнулся он и тут же наклонился, поднял перчатку и вежливо протянул ей. – Я здесь был. Я просто пил кофе. Что вас удивляет? Нельзя так бояться, meine liebe... У вас-то все было очень цивилизованно. Прекрасная клиника, аллеи... Чистая операционная, умелые медсестры... Наркоз. Легкий ужин в четыре часа... Я вот вспоминаю другое, и кровь просто в жилах... Да, кровь моя стынет. Хотите, я вам расскажу?
Он с озабоченной, но все-таки дружелюбной миной придвинулся к самому лицу фрау Клейст.
– Представьте: Россия, Москва. Дикий холод, мороз тридцать градусов. И девочка лет девятнадцати. Такая дурнушка, блондиночка. И вдруг приезжает красавец. С Урала, я думаю. Впрочем, неважно. Ручищи! Такой как сгребет... Короче, она залетела. Прелестное слово: она «залетела»! Он, кстати, даже и намерен был жениться, потому что нуждался в московской квартире, но он был женат, развестись не успел, и ему, согласитесь, нужно было осмотреться, нельзя же так, сразу... Она «залетела». Сначала и не поняла. А как поняла, тут уж поздно... Животик... – Он обеими ладонями показал «животик» и грустно усмехнулся. – Сказала ему. Он приходит: «Малышка, не бойся. Все сделаем. Завтра. Пойдем к моей тетке, пропустим стаканчик». Пошли они завтра. Ужасный мороз, все в тумане. Сугробы, сосульки. Приходят. Старуха. Уже, кстати, пьяная. Он ставит бутылку. Еще выпивают. Он с этой старухой. А девочка ждет. «Ты, милый, ступай, – говорит старуха, – мы тут без тебя обойдемся». Он ей подмигнул и ушел. «Ложись, – говорит старуха. – Сюда вот, на стол». А на столе две кошки. Свернулись, лежат. Она их смахнула: «Брось, стервы!» Подстелила какую-то простынку. Взяла шприц. Сначала что-то закачала из банки, потом из бутылки всю водку, какая осталась. «Раздвинь-ка мне ноги... пошире, пошире...» И р-р-раз! Эту смесь ей туда и влила.
