скалу.
– Подождите меня, – холодно сказала Дина шофёру, хотя можно было бы и отпустить его: от Неопалимовского до Большого Воздвиженского было десять минут ходу.
Шофёр угрюмо кивнул. Она поднималась по лестнице, и чей-то чужой голос внутри отсчитывал ступени так, как отсчитывают такт в музыке: и раз, и два, и три, потом начиналось сначала: и раз, и два, и три… Тяжёлая ладонь Алексея Валерьяновича всё ещё чувствовалась на её правой лопатке и прожигала кожу. Дина поморщилась и передёрнула плечами под жакетом. И раз, и два, и три… В пятницу мы сядем в поезд… и раз, и два, и три… До пятницы остаётся четыре дня. Он уезжает в четверг. И раз, и два, и три… В четверг уезжает на Север искать подземелье. А я уезжаю в Берлин. И-и раз! В Берлин. И-и два! В подземелье. И три! Так надо. Я всех увезу. И-и раз! Он забудет меня. И-и два!
Обитая коричневой кожей, знакомая дверь. На двери табличка: «Профессор А.Я. Остроумов. Лечение и профилактика детских болезней». Звонок выдран с мясом. Она постучала. За дверью послышались быстрые торопливые шаги, и Варина бабушка, Елизавета Всеволодовна, похудевшая настолько, что и прежде очень большие глаза её теперь подавляли своею огромностью не только лицо, но, казалось, всё тело, всплеснула руками, увидев холодную стройную Дину в прекрасной жакетке и лаковых туфлях. Елизавета Всеволодовна пропустила Дину в квартиру, припала к ней и с наслаждением, как будто она дорвалась наконец, во всю свою силу расплакалась. Потом прошептала:
– Варвару вчера увезли на Лубянку.
Отстукивающий такт чужой голос внутри Дины Форгерер сразу замолк.
– Где Павлик?
– Он спит, – ответила Елизавета Всеволодна. – Дина, я его одна, без матери, не подыму! Откуда я силы возьму? Чем кормить-то? И так, что могла, обменяла!
– За что Варю взяли?
– Ах, Боже мой! За что? – Елизавета Всеволодовна махнула рукой и пошла на кухню. Дина пошла за ней. Сели за чисто вымытый стол. Чистота и порядок в квартире были такими же, как и прежде. – За что всех берут? Но она бешеная девка, Варвара моя, бешеная! Я тебе всегда говорила! И тебе говорила, и Тате! Я знала, что она не вытерпит, тихо сидеть не будет! Она ведь за год три работы поменяла! Слава Богу: обходилось как-то! Увольнять увольняли, но хоть не трогали! А тут Ленину письмо написала. Мне ни словечка! Разве она посоветуется? Да я бы ей руки отрезала! Позавчера она мне вдруг говорит: «Я, бабуля, Ульянову письмо написала. Что они с церковью делают!»
Елизавета Всеволодовна закрыла ладонями свои огромные глаза.
– А ночью пришли и забрали.
– Алёша-то где? – тихо спросила Дина.
– Откуда я знаю? Сперва говорили, у красных. Давно не писал. Жив ли… Отец, генерал, здесь, в Москве. Всё время болеет. Он тоже у красных теперь…
– Мы уезжаем в пятницу, – сказала Дина.
– Куда? – И Елизавета Всеволодна слегка отстранилась.
– В Берлин, к моему мужу.
– Ну, с Богом. И правда: раз можете ехать, конечно, езжайте.
Дина встала со стула, села перед ней на корточки и снизу обеими руками обняла её.
– Никуда я от вас не уеду, вот что. Отправлю своих, и будем ждать, что с Варей решится. Отправлю своих, а сама здесь останусь. Я слово дала, что мои все уедут.
Она говорила отрывисто и так, словно обращалась к кому-то другому, а не к вспыхнувшей от её слов Елизавете Всеволодовне.
– Да, – быстро и решительно продолжала Дина. – В четверг мы простимся, и он не узнает. А слово я выполню, Татка уедет, возьмёт с собой папу, Илюшу, Алису и няню, конечно. А я здесь останусь. Когда он вернётся, скажу, что я тоже вернулась. Что жить без него не смогла. Не убьёт же!
Она всхлипнула.
– Что ты, Дина? – зашептала Елизавета Всеволодовна. – Разве я такую жертву приму от тебя? Боже сохрани! А что я Варваре скажу? Она гордая! Её даже Лёша ведь бросил!
– Как бросил?
– После того, что отсидел у
Елизавета Всеволодовна быстро перекрестилась.
– Такие времена! Ты, Дина, езжай. Меня тут уже научили кой-чему, я знаю, куда прошение подавать, что в нём писать… Завтра на Лубянку пойду, соседка обещала с Павликом посидеть… Бог даст, и отпустят.
Дина упрямо покачала головой:
– Никуда не поеду. Останусь с вами. Уеду, как Варя вернётся.
– А если… – еле слышно спросила Елизавета Всеволодовна. – Боюсь даже думать! А если она не вернётся?
Дина вжала свою голову в её колени. Елизавета Всеволодовна поцеловала её волосы дрожащими губами.
– Я, если бы не Варя с Павлушей, ни минуты на этом свете после Дмитрия Павловича не осталась бы! Прожили мы с ним жизнь, любили друг друга, во всём доверяли. А теперь я говорю: «Господи, – говорю, – благодарю Тебя, что Ты его к себе отозвал!» Варвара-то в деда пошла! Норовистые! А ты уезжай. Ты себя не губи.
Дина встала с колен.
– Ну, хватит об этом, – ответила она теми словами, которыми часто отвечал ей Алексей Валерьянович. – Сказала: останусь, так, значит, останусь. Меня там шофёр внизу ждёт, мне неловко. А вечером я к вам зайду. С Илюшей и с Татой. Еды принесём. Вам хватит надолго.
Она помолчала.
– Но Татке ни слова, что я остаюсь!
– А муж-то твой как же? – всхлипнула Елизавета Всеволодовна. – Жене ведь при муже положено быть…
Дина Форгерер вспыхнула до корней волос.
– Я хотела! Вы что, не верите мне? Я хотела! Вы вот с Дмитрием Павловичем встретились, а потом всю жизнь в любви прожили! А меня как будто связали! И с самой свадьбы так было! С самого первого дня! А я его правда любила! Ну, может быть, мне так казалось… Да разве сейчас в этом дело?
Шофёр стоял рядом с машиной, курил и разговаривал с человеком, которого Дина узнала даже прежде, чем он обернулся к ней.
– Откуда вы здесь, Мясоедов?
– Смотри-ка! Фамилию вспомнили! – засмеялся Мясоедов, и красная родинка на левом его веке опустилась, как будто хотела сползти под зрачок. – А я вот стою, поджидаю знакомых!
– Меня? – презрительно спросила Дина, вынимая шпильку из густых волос и снова вкалывая её в другое место, но не замечая при этом, что одна из огромных прядей выпала, напоминая то ли пучок тёмно-жёлтых водорослей, то ли клубок змей. – И сколько же времени вы поджидали?
– Не бойтесь: не вас! – ответил Мясоедов, разглядывая её. – А вы всё такая же! Не изменились!
– Пустите меня, я хочу сесть в машину! – приказала она.
– Так что? И езжайте! – вежливо посторонился он, по-прежнему изучая её глазами. – Отыщем, когда будет нужно.
– Вы что? Тоже служите? – не выдержала она.
– А как же? – приподнял брови Мясоедов. – Нельзя не служить революции, Дина Иванна.
Она села на сиденье рядом с шофёром, откинулась, рукою в перчатке прикрыла глаза.
– Сестрице привет! – негромко сказал Мясоедов и сплюнул сквозь зубы.
«Боже мой! – с ужасом и одновременно восторгом думала она, пока машина неслась по почти пустой
