«Полях Романии».
— Может, оно и так, сударь, — с сомнением отозвался их хозяин. — Не уверен, что верно понял, о чем вы говорите. Это какая-то пьеса?
— Поэма о радостях вольной дороги, сударь.
— А, должно быть, цыганская. Увы, мы не покупаем их книг. Да, кстати, господа, не желаете ли вы воспользоваться помощью, которую город предлагает попавшим в беду путешественникам. Мы готовы продать вам любое снаряжение в кредит. Если же у вас нет денег, город согласен получить взамен любые ценности. Может быть, одну из этих книг, о которых толковал мастер Уэлдрейк, вы отдадите в обмен на лошадь?
— Книгу за лошадь? Сударь?!
— Тогда за двух лошадей? Сожалею, мне неведома рыночная цена этого товара. Среди нас мало книгочеев. Возможно, нам стоило бы этого стыдиться, но горожане предпочитают мирные удовольствия вечерней арены.
— Двух лошадей и, может быть, провизии на несколько дней пути? предложил Эльрик.
— Если вы согласны на такой обмен, сударь.
— Мои книги! — Уэлдрейк заскрежетал зубами и вздернул свой длинный нос. — Это… Они мое второе я, сударь. В них моя душа! Я — их защитник и хранитель. К тому же, несмотря на дар телепатии, что мы используем для общения, мы способны только понимать язык, но не можем на нем читать. Вы знали это, сударь? Способности наши на это не распространяются. Впрочем, в каком-то смысле это логично… Так что нет, сударь, я не расстанусь ни с единой страницей!
Однако когда Эльрик напомнил ему, что у Уэлдрейка имелась по меньшей мере одна книга на языке, который он и сам не мог распознать, и к тому же их жизни, возможно, зависели от того, удастся ли им последовать за Розой, у которой, кстати, лошадь имелась, Уэлдрейк скрепя сердце согласился расстаться с Омаром Хайямом, которого до сих пор тешил надежду однажды прочесть.
Расспросив любезных горожан, они выяснили, что проще всего им добраться до Страны Цыган вдоль реки — так, по крайней мере, они могли быть уверены, что не заблудятся. И наутро Эльрик, Уэлдрейк и Роза отправились в путь по дороге, что кружила и петляла, следуя за прихотливым неспешным потоком. Уэлдрейк читал свою «Песнь 'Равии» зачарованной Розе, Эльрик же ехал отдельно, чуть впереди, гадая, не во сне ли все это видится ему и, отыщет ли он когда-нибудь душу отца.
Они добрались до незнакомого отрезка дороги, и Эльрику показалось, что именно здесь пролетел дракон, когда, простившись с ним, унесся в неведомые дали — как вдруг его чуткое ухо уловило неизвестный звук, источник коего он затруднялся определить. Он сообщил об этом своим спутникам, но те ничего не смогли расслышать. И лишь полчаса спустя, поднеся к уху ладонь, Роза заметила, нахмурившись:
— Какой-то гул. Или рев.
— Я давно слышал его, — немедленно отозвался Уэлдрейк, немало уязвленный тем, что у него, поэта, оказался самый скверный слух. — Я просто не думал, что вы говорите именно об этом гудящем, ревущем звуке. Мне казалось, это просто шумит река. — Однако же он покраснел и, пожав плечами, устремил взор куда-то в поэтическую бесконечность кончика собственного носа.
Еще через два часа им наконец удалось установить источник звука: это ревела вода, неукротимым мощным потоком продираясь сквозь пороги, по которым и самый опытный мореход едва ли рискнул бы провести свое судно. Река гудела, свистела, гремела, точно живое существо во власти безудержного гнева. Земля сделалась скользкой от брызг, и путники с трудом перекрикивали шум; видеть они могли всего на несколько шагов вперед и чувствовали лишь запах свирепой воды. Но вскоре дорога свернула прочь от реки и спустилась в ложбинку — и грохот сразу стал доноситься глуше.
Скалы вокруг блестели от долетавших сверху пены и брызг, но относительная тишина показалась им неземным блаженством, и путники вздохнули с видимым облегчением. Уэлдрейк, проскакав чуть вперед, вернулся с вестью, что дорога сворачивает вдоль утесов. Возможно, они наконец выйдут к морю…
Покинув ущелье, они вновь оказались на открытой местности. Вскоре о недавно пережитом кошмаре напоминали лишь клубы серебристо-серого тумана над яростно ревущим горизонтом. Теперь дорога шла по самому краю скалы, над пропастью столь глубокой, что дно ее терялось во тьме. Именно в эту бездну устремлялась грохочущая река, и Эльрик, подняв глаза, не смог сдержать возгласа восхищения. Он увидел дамбу над головой — дамбу, что вела, изгибаясь, от утесов восточной бухты до западных скал; ту самую дамбу, что он уже видел прежде: продолжение исполинского тракта, на котором оставил его дракон. Однако эта дамба явно была сооружена не из утоптанной глины. Мощный изгиб ее был соткан из сучьев, костей и обломков металла, создававших конструкцию, которую скрепляли сотни уложенных одна на другую шкур, промазанных вонючим костным клеем. Альбинос поразился примитивному и одновременно невероятно точному искусству таинственных строителей. Когда-то и его народ был способен возводить подобные сооружения — прежде чем магия заменила для них все иные ремесла, искусства и наслаждения. Он не уставал восхищаться загадочной дамбой все то время, что они ехали вдоль нее. Наконец Уэлдрейк окликнул его.
— Похоже, именно это место они именуют Разделом. Неудивительно, что оно пользуется столь дурной славой.
Эльрик невольно усмехнулся.
— Может быть, эта дамба ведет в Страну Цыган?
— К смерти ведет, униженью и горю, прямо ведет к злому лорду Аррою! отозвался торжественно Уэлдрейк. Как случалось порой, его прихотливая память выдала подходящую случаю самоцитату. — … Поднял свой меч тогда Ульрик отважный. Голову снес злому лорду однажды.
Даже Роза, верная поклонница поэта, не стала аплодировать, ибо сочла строки, во-первых, не слишком удачными, а во-вторых, мало подходящими к случаю. Ее тоже поразил этот вид, где с одной стороны бурлила и ревела река, с другой высились скалы и чернела бездна; над всем этим, простираясь на добрую милю от утесов до утесов, высоко над водяным туманом, тянулось это невероятное сооружение, а вдали виднелось озеро, сонно блестевшее под солнцем. Синева его манила, обещая покой и мир, к которым Эльрик стремился всей душой. Однако, он сознавал, что покой этот может оказаться иллюзорным.
— Смотрите, господа! — Роза пустила лошадь в галоп. — Там, впереди, какието строения. Возможно, это постоялый двор.
— Самое подходящее для него место, — приободрился Уэлдрейк.
Небо внезапно затянули тяжелые тучи, солнце сияло теперь лишь над далеким озером; из расселины доносился жуткий грохот и вой, жадный и яростный. Трое путников натужно посмеялись над тем, как в одно мгновение переменилось настроение природы, и с тоской вспомнили спокойную, неспешную реку и золото полей — с каким наслаждением они вернулись бы туда!
Подъехав ближе, они убедились, что это и впрямь постоялый двор покосившееся двухэтажное строение, украшенное странной вывеской: дохлой вороной, прибитой к доске с надписью, прочесть которую путешественники оказались не в состоянии.
— «Дохлая ворона», я полагаю. Весьма оригинально. Что ж, меня это вполне устраивает. — Уэлдрейк, похоже, нуждается в отдыхе куда больше своих спутников. — Подходящее место для пиратских сборищ и тайных убийств. Ваше мнение?
— Согласна. — Роза встряхивает золотистыми кудрями. — Я бы никогда и близко не подошла к такому заведению, будь у нас хоть какой-то выбор. Но выбора, собственно, нет. Посмотрим, может быть, нам удастся хотя бы узнать здесь что-то полезное.
В тени гигантской дамбы, на краю бездны, трое спутников неохотно препоручили своих лошадей замызганному, хотя на вид вполне радушному конюху и вошли внутрь. Кроме них гостеприимством «Дохлой вороны» уже наслаждались шестеро других странников.
— Приветствую вас, господа. И вас, сударыня, — обратился к ним один, приподнимая шляпу, увешанную всевозможными перьями, лентами и драгоценностями настолько, что очертания головного убора совершенно терялись под этой пестрой грудой.
Наряд остальных также отличался своеобразием: они были разодеты в кружева, атлас и бархат самых ярких расцветок и носили шляпы, шапочки и шлемы самых невероятных форм и размеров; черные волосы мужчин были напомажены, а бороды завиты, у женщин же темные локоны ниспадали на смуглые плечи. Все шестеро были вооружены до зубов и явно не отличались мирным нравом.
