жил ее зять. К счастью, ее встретил комиссар гарнизона, иначе она по-свойски отомстила бы старшей жене и своему одряхлевшему зятю, который обманным путем женился на ее девочке.
Комиссар пригасил пламя ее гнева, убедил, что она, как представитель Советской власти, должна в любых случаях показывать пример уважения к новым законам и порядкам.
Сан'ат нашел Зайнаб на окраине кишлака. Она сидела на снегу, опустив подбородок на колени. При виде Сан'ата несчастная мать не могла больше сдерживаться и разрыдалась. Она плакала о своей черной судьбине, она плакала потому, что жизнь дочери повторяла ее участь.
Зайнаб выдали замуж всего восьми лет от роду.
Восьмилетняя замужняя женщина… Это не укладывалось в голове у Сан'ата. Когда он представлял себе маленькую девочку рядом со взрослым, бородатым мужчиной, ярость охватывала все его существо.
Первого мужа Зайнаб звали Худойберды Хакназар. Она прожила с ним двенадцать лет. Единственное и самое яркое, что оставили эти двенадцать лет в сознании Зайнаб, была ненависть, горячая, невыразимая словами, безграничная, глубокая ненависть к мужчине, который гораздо сильнее тебя и пользуется своими правами мужа и хозяина.
Худойберды был человек пожилой и умер своей смертью. Потом Зайнаб по воле рода стала женой Курбана Ишмухаммада. Хотя новый муж меньше первого бил и истязал ее, тринадцать лет семейной жизни с ним запечатлелись в ее памяти как бесконечно длинная темная ночь, полная трудов без благодарности, полуголодного прозябания и нескончаемых оскорблений и унижений.
Не прошло и года со дня смерти Курбана, еще не кончился срок траура, как по велению рода Зайнаб стала женой старшего брата последнего мужа. Точно так же, как после смерти человека его кибитка или осел переходят по наследству самому близкому родственнику умершего, так и она перешла во владение брата своего покойного мужа.
Таков был закон рода, и шариат был стражем и оплотом этого закона.
Семейная жизнь с третьим мужем началась с того, что уже на следующий день после свадьбы он жестоко избил Зайнаб. Тем же и закончилась эта жизнь. Хотя отчим ее четверых детей был им не чужим человеком, а родным дядей, ни один из них
Когда дочери Зайнаб исполнилось тринадцать лет, род решил, что ее нужно выдать замуж. Это было как раз в то время, когда его величество эмир, подпалив в пламени бухарской революции свои крылья, улепетнул в Душанбе. Его нукеры каждый день привозили из кишлаков в подарок «оплоту веры» красивых девушек.
Все окрестное население жило под этой угрозой, и Зайнаб, боясь худшего, не противилась решению рода, а старый жених скрыл, что у него уже была сорокалетняя жена.
Однажды командир взвода Васильев, отправившись с бойцами в кишлак Бошкенгаш за провизией и фуражом, привез оттуда избитую до полусмерти женщину с вывихнутой рукой и троих ее раздетых и разутых, голодных и плачущих ребятишек.
Это была Зайнаб.
Сан'ата тогда еще не было в Кокташском гарнизоне. Он сражался в Файзабаде с бандой курбаши[11] Гаюрбека. Когда его перевели в Кокташ, Зайнаб была уже здорова и жила в самом гарнизоне, по мере сил помогая своим спасителям: чистила овощи на кухне, стирала красноармейцам белье, делала мелкую починку. Не прошло и года, как Зайнаб стала совсем другим человеком. Бывает, высадит садовник саженец, а саженец и не растет и не гибнет, так, прозябает. Хотя народная поговорка утверждает, что дерево растет только на одном месте, но пересадит садовник саженец в другую почву, и, глядишь, через некоторое время тот начинает пускать корни и в один прекрасный день расцветает.
Вечером того дня, когда в Кокташе образовался Военно-революционный комитет Локай-Таджикского района и Зайнаб назначили заместителем председателя этого комитета, командир Караваев вызвал к себе Сан'ата. Кроме командира, в комнате находился один из работников штаба кавбригады.
Караваев усадил Сан'ата на скамью и без всякой подготовки начал рассказывать биографию Зайнаб. История жизни этой женщины показалась Сан'ату печальной книгой, на страницы которой жизнь не занесла ничего, кроме оскорблений, истязаний, унижений, побоев, страдания.
С нескрываемым волнением слушал Сан'ат этот тяжелый рассказ и удивлялся, почему командир рассказывает ему все это.
В конце Караваев сказал:
— Мы хотим, чтобы ты, один из лучших бойцов, продолжая службу в эскадроне, помогал этой женщине и охранял ее.
Сан'ат вскочил и по-военному отрапортовал, что готов выполнять приказ.
— Сядь, сядь, — мягко сказал Караваев. — Видишь ли, это не приказ… Кругом орудуют банды басмачей. У нас нет лишних бойцов, поэтому…
— Ясно, товарищ командир, — сразу же ответил Сан'ат.
Потом к нему обратился представитель штаба бригады:
— Вы должны понять, почему из личного состава такого солидного гарнизона рекомендуют именно вас. Знаете почему? Не только потому, что вы лучший боец, и не потому, что знаете родной язык товарища Курбановой. Разумеется, и это имеет значение, но главное — потому, что вы, как нам сообщили, близко к сердцу приняли горькую долю этой женщины…
В тот день, когда вернулась избитая до полусмерти дочь, Зайнаб слегла сама. Она горела как в огне, ее бил озноб. Но у нее была не малярия. Гарнизонный врач сказал, что это от нервного потрясения.
Сан'ат, как челнок, сновал между домом Зайнаб и гарнизоном.
Вот уже месяц, как образ названой матери возникает перед внутренним взором Сан'ата. Где бы он ни был, чем бы ни занимался, у него в ушах звучит мягкий, спокойный, но повелительный голос Зайнаб.
Сан'ат настолько углубился в свои воспоминания, что не заметил, как остановилась арба, и не услышал обращенной к нему просьбы арбакеша.
— Надо немного отдохнуть, — повторял возница.
Они стояли на берегу Кафирнигана. Паром покачивался на бурой воде у противоположного берега.
— Переедем на ту сторону, потом, — собравшись с мыслями, сказал Сан'ат.
Умар, приложив ладони ко рту, крикнул через реку:
— Эй-ээй, дядюшка! Пошевеливайтесь!
Паромщик нехотя покинул тенистое место под деревом, отряхнул штаны и рубашку и, почесываясь, поднялся на паром. Потом с той же неторопливостью вынул табакерку, встряхнул ее и, высыпав на ладонь, отправил в рот порцию наса, обтер руку об рубаху и начал искать рукавицы. Наконец и они были найдены, и он, поустойчивее расставив ноги, стал подтягивать паром, перехватывая руками толстый канат.
Сколько ни бились, но лошадь, запряженная в арбу, не хотела идти на паром. Пришлось осужденных спустить с арбы, лошадь выпрячь, под уздцы ввести ее на паром, а уж потом самим втаскивать арбу.
На другом берегу накормили и напоили лошадей, немного отдохнули в тени джиды и пустились в дальнейший путь. Вскоре им повстречались двое верховых. Одного из них Сан'ат знал. Он работал в Народном комиссариате просвещения. Остановились, поздоровались.
— Который из них Ишанкул?
Сан'ат показал. Встречные оглядели убийцу.
— Какие только звери не рядятся в личину человека! — сказал один, обращаясь к своему спутнику.
Арба продолжала свой путь.
Ибрагим-бек давно уже лелеял мечту разгромить Кокташский гарнизон и в начале лета 1923 года