ресторанным бизнесом, представим, что и там присваивают персональные звания, и в каком-нибудь кулинарном техникуме учащиеся при виде преподавателя кислых щей вскакивают со словами: «Здравия желаем товарищ гвардии посудомойка!» Такое выглядело бы даже не столько смешно, сколько глупо, но у военных эта глупость считается большим достижением военной мысли.
Давайте попробуем разобраться, откуда взялись в нашем языке слова, обозначающие воинские звания, и что за работу эти слова первоначально описывали.
Пожалуй, с момента возникновения военного дела искусство боя состояло из двух элементов: собственно действия оружием и маневра на поле боя. Первое — это искусство воина, его индивидуальное мастерство. Второе — искусство командира, и в принципе оно сводится к расположению своих бойцов на поле боя так, чтобы как можно больше из них действовало оружием, а у противника наоборот — чтобы его бойцы как можно больше мешали друг другу действовать оружием или как можно больше из них находилось за пределами его досягаемости. Цель — построить своих бойцов и сманеврировать ими так, чтобы в каждый момент боя твои сражающиеся бойцы имели численное преимущество над сражающимися бойцами противника, поскольку тогда в ходе боя они будут нести относительно малые потери, а противник — больше, что вынудит его убежать или сдаться.
Эти нехитрые принципы предопределили, что, во-первых, во все времена своих бойцов выстраивают в линию. Все другие построения (колонны, клинья) имеют задачу временную — нарушить боевые построения противника, допустим, прорваться к нему в тыл или поставить его боевые линии перпендикулярно своим. А после этого все равно свои бойцы должны построить линию, чтобы не мешать друг другу действовать оружием. Для любого боевого командира во все времена самый страшный ночной кошмар — это когда твои бойцы сбились в кучу — когда оружием могут действовать только те, кто находится в первых рядах снаружи кучи, а те, кто внутри, бездействуют. К примеру, хотя русская армия славилась штыковым ударом, всегда училась ему, но на начало 19-го века в боевых наставлениях он категорически не рекомендовался именно из-за страха, что в ходе штыковой атаки сломается боевой строй, свои солдаты разобьются на кучи и ими невозможно будет командовать как одним целым.
Пока армии дрались только холодным оружием, их маневр не имел очень большого значения: противнику для маневра, как правило, нужно совершить по полю боя больший путь, нежели твоим войскам для того, чтобы перестроиться для его встречи, и армии шли друг на друга, в основном, толпой, разворачиваясь в линии непосредственно перед боем. Однако когда появилось огнестрельное оружие, особенно артиллерия, т. е. когда появилась возможность маневрировать не только ногами, но и огнем, важность маневра на поле боя резко возросла.
(В начале своей истории артиллерийским снарядом были бомба (граната) и ядро. Бомба или граната — это пустотелый шар, наполненный внутри черным порохом (бомба — плотно, граната — неплотно) и снабженный дистанционной трубкой. В районе цели бомба взрывалась, давая осколки как современный артиллерийский снаряд. И я долго считал, что использование сплошных чугунных ядер обуславливалось только тем, что бомбы были существенно дорогие в производстве (отлить полый шар в несколько раз сложнее, чем сплошной). Но оказалось, что дело не в дороговизне. Ядро вследствие большей энергии из-за большей массы было гораздо эффективнее бомбы при стрельбе вдоль шеренг противника — с фланга — и по колоннам противника. То есть боекомплект артиллерии подбирался не из принципов экономии, а на все случаи расположения целей, которые могут возникнуть вследствие маневра войск на поле боя.)
Маневрировать всем войском сразу стало невозможно. Представим, что не очень большое соединение в 10 тысяч пехоты развернулось в боевую линию. Даже при четырехшереножном строе с учетом дистанции между солдатами в локоть и места для размещения артиллерии, длина этого соединения по фронту достигнет 3 км. Если уже развернувшийся противник внезапно выйдет к левому флангу, то чтобы развернуть весь строй соединения на 90°, правому флангу придется пройти более 4 км, а это займет около часа времени. За это время противник, действуя даже незначительными силами во фланге (в торец шеренгам), сомнет все соединение.
Поэтому все армии начали делить свои войска на части, начала делить их и Россия при введении в начале 17-го века «полков нового строя». Такая часть войска числом до 2000 человек, выполняющая самостоятельный маневр на поле боя, получила название, уже известное с 10-го века — из более старых боевых строев русской армии — полк. После этого, естественно, появилось и название должности командира этой части войска — полковник. (У запорожских казаков эта должность известна с начала 16-го века.) А у немцев такой самостоятельно маневрирующей на поле боя частью, называвшейся «регимент», командовал оберст. Как видите, изначально слово «полковник» не имело никакого отношения к званиям, даже к таким, как «народный артист России» — это не более чем название работы в бою, это рабочая должность.
Итак, мы видим две боевые должности, которые, безусловно, необходимы в бою: атаман — лучший воин, который заставляет воинов драться, как он сам, и полковник — самостоятельно маневрирующий на поле боя с максимально способной к маневру частью войск. Это две ключевые по своей самостоятельности командирские должности и, по идее, их должно было бы быть достаточно, но вождение войск по полю боя представляло собой такую трудность, что этим командирам потребовалось масса помощников. Но сначала несколько в общем.
При Петре I полк состоял из 8 рот, в каждой из которых было: 144 фузилера и пикинера (каждый четвертый солдат первой шеренги вооружался пикой), командир роты (капитан) и его 17–18 помощников. В бою рота строилась в четыре шеренги: первая шеренга не стреляла, держа пулю в стволе, и должна была вместе с пикинерами встретить или начать штыковую атаку; три остальные шеренги, меняясь, вели по противнику ружейный огонь.
Но даже при четырехшереножном построении полк был все же громоздкой частью для маневрирования в полном составе и к концу 18-го века его для многих видов боя (баталий) стали разделять на еще более мелкие части — на подразделения. Появились офицеры, которые помогали полковнику командовать несколькими подразделениями — подполковники. Они водили в баталии эти подразделения, которые, самой собой, были названы батальонами. К концу 18-го века бой происходил примерно так.
Подойдя в колоннах к полю боя, батальон разворачивался в три шеренги лицом к противнику. В центре тот, кто ведет и маневрирует батальоном, — подполковник. У него две руки, поэтому слева от него в три шеренги выстраивалась одна рота и справа — вторая, т. е. вправо и влево от подполковника строй заканчивался метрах в 50. Если, начав движение, подполковник останется в шеренгах, то никто не будет его видеть уже через 5–6 рядов от него и никто в следующих рядах не увидит, в каком направлении подполковник их ведет. А ведь в том и проблема, чтобы строй батальона все время находился перпендикулярно направлению движения подполковника, а строй батальона, напомню, — это три шеренги длиною в 100 метров.
Начав бой, подполковник, чтобы его видели, выходил на 16 шагов перед фронтом батальона и вел его на врага на такой дистанции. И все равно, если подполковник менял направление незначительно, то с флангов было плохо видно, куда именно идет командир. Поэтому для более точного указания направления движения батальон имел два знамени — два прапора. Они находились в центре строя один за другим. Как только подполковник выходил на свое боевое место, за ним выносили и первый прапор, и место этого знамени было в восьми шагах перед строем и в восьми шагах за спиною комбата. Второй прапор несли в первой шеренге. Каждого знаменосца прикрывали шесть гренадеров, а вынесенным вперед прапором командовал офицер, задачей которого было держать свой прапор на заданной дистанции и так, чтобы он находился на прямой линии между комбатом и прапором, оставшимся в строю. Таким образом, два прапора и командир образовывали хорошо видимую линию направления движения. Теперь можно было уверенно держать строй батальона так, чтобы он все время был перпендикулярным направлению движения комбата. Офицер, выполнявший работу у вынесенного вперед прапора, назывался прапорщик, его помощник у прапора в строю — подпрапорщик.
Еще проблема. Подполковник смотрел на врага, ему недосуг было оборачиваться, чтобы смотреть, ровный ли строй батальона, не сломался ли он? Оценивая дистанцию до противника, комбат мог ускорить или замедлить шаг, и ему было недосуг смотреть, отстал ли от него строй батальона или наваливается на
