добрая, как тебе кажется… А может, ты ради хохмы сказала так?
Про себя я отметила: надо будет подумать на досуге, добра ли я. Ни разу об этом не задумывалась. И плохо ли это, если добра?
— Вот именно, — хихикнул Зомби, — всякий добр лишь для себя. Вообще люди делятся на волков и овец. Один писатель даже пьесу такую написал. Или ты ешь, или тебя съедят.
Я запротестовала, но Зомби и слушать не стал. Ну и черт с ним. Всмотрелась в Зину. Странное у нее было выражение лица: торжественное и торжествующее. Как будто она решилась и, преодолев что-то в себе, осуществила это решение. На что она может решиться рядом с таким подонком, как Зомби? Я взглянула на него: он посмеивался, как всегда. Мы обе вызывали в нем невольный смех. Он ведь чрезвычайно смешлив.
Интересно, кто не знает, что он вор, может догадаться по внешности? И может, и нет, смотря что в нем видеть…
Одет он обычно, ничего стильного, добротное пальто, меховая шапка, пуховое кашне. По виду обычный служащий. И только глаза пусты, мрачны и, при всей его смешливости, никогда не смеются. Навсегда уверовал, что человек человеку волк, и ничто его не разубедит. Если же встретит бескорыстного, доброго, то скажет о нем — овца.
— Владя! — Зина взяла меня за руку. Она была без перчаток, и пальцы ее покраснели от холода. — Владя, когда мне будет совсем плохо и я позову тебя, ты придешь?
— Зачем же ждать плохого, позови меня раньше,
— Ты придешь, — кивнула она. Зомби смеялся.
— Хватит тебе, Зинка, резину тянуть, — лениво сказал он, — пошли. До свидания, барышня.
Они ушли. Меня отродясь никто не называл «барышня». Откуда он выкопал это слово? Теперь называют просто «девушка». Правда, есть балет «Барышня и хулиган», но вряд ли Зомби его видел.
Как оттащить Зинку от таких, как Зомби? Ее бывшая компания взялась за ум, так Зинка сменила их на других, которые отнюдь не собираются этого делать.
Кто только не разговаривал с ней «по душам». И местком в полном составе, и комсомольцы во главе с Юрой Савельевым, и мастера, и бригадиры, и сердобольные работницы, не говоря уже о ее друзьях, как Ермак, я, мой отец, тот же Шура Герасимов, который хотел жениться на ней, хотя ему и девятнадцати лет нет. Шура не идет в армию: больные почки. К тому же он единственный сын больной и старой, нуждающейся в уходе женщины.
Но Шура не из-за угроз и уговоров взялся за работу. Он действительно полюбил эти поразительные новые станки. Работать на них для него такое наслаждение, как шахматисту по призванию играть в шахматы.
Олежка Куликов работает добросовестно, уже не тяготясь, но пока без увлечения. С увлечением он только играет на балалайке. Олежка записался в инструментальный кружок и каждый вечер бежит в заводской клуб на репетицию.
А братья Рыжовы… Те с возрастом просто поумнели, в них проснулась практичность, стремление заработать побольше денег и тратить их «с умом». Они приоделись, помогают своим глухонемым родителям и часто разговаривают об армии, куда их призовут через год.
Пришла домой, а папа уходит к Шуре.
— Тебе не будет скучно? — спросил он.
— Нет, не будет. Иди.
Настроение испортилось. Я думала, мы сегодня посидим с ним, как прежде, за чаем, обсудим вчерашнее собранна…
Но зато пришел Ермак, даже не позвонив предварительно. Был в наших краях и решил заглянуть. Я так обрадовалась, что чуть не расцеловала его в передней. Но он так скромен, и приходилось крепиться и ждать, когда он сам меня поцелует… не только как сестру.
— Хотите чаю? — спросила я, когда он разделся (я еще ни разу не видела его в форме) и, улыбаясь, прошел в комнату.
— Потом. Сначала хочу посмотреть на тебя — так соскучился!
— Правда?
— Правда, Владя.
— А почему же не приходил?
— Некогда было. Готовился к очень серьезной операции.
— Опасной?
— Нет. Нисколько. А где Сергей Ефимович?
— Ушел к Шуре. Ах да, ты же и не знаешь подробности.
Мы сели рядом на диване, и я рассказала ему все-все новости. И про режиссеров, и про Шуру, и даже о вчерашнем собрании — то, что мне было известно. Ермак, чуть улыбаясь, слушал, не сводя с меня глаз… Он несколько осунулся, черты его стали еще резче. Но яркие серые глаза улыбались, ликовали. Он чему-то очень радовался помимо нашей встречи. А встрече радовался тоже, и я почувствовала себя счастливой.
— Какая-то удача на работе? — спросила я.
— Большая удача, Владя. Давно этого добивался. Словно гора с плеч. Так я рад!
— Ты прямо ликуешь. Рассказать нельзя?
— Все расскажу… Через несколько дней.
— Понимаю, такая работа. Почему-то я вспомнила лицо Зины…
— Только скажи, это касается Зины Рябининой? Ермак кинул на меня быстрый взгляд.
— Ты говорила с ней?
Я рассказала, как встретила ее и Зомби и какое у нее было лицо. Ермак перевел разговор на другое.
Потом мы пили чай, разговаривали, он дал мне прочесть письмо его друга океанолога Санди. Ушел он ровно в двенадцать. Папы еще не было. Весь вечер мы с Ермаком были одни в квартире, и он даже не поцеловал меня. Это понятно, раз он меня не любит.
Когда Ермак ушел, а папа все еще не приходил, я с горя стала слушать пластинки. Прослушала несколько песен Таривердиева, Птичкина, Петрова, и так мне стало грустно, что я бросилась на постель и расплакалась, как маленькая.
Да и чему, собственно, радоваться? Ермак меня не любит и вряд ли когда полюбит. Мама тяжело больна и бросила нас ради Моржа. Папа больше всех на свете любил меня, теперь он больше всех любит Шуру. В университет я, наверно, опять не попаду, даже на вечерний… столько желающих, такой конкурс! Да и с завода было жалко уходить. Разве поступить на заочный?
А главное, у меня не было подруги. В школе я дружила с Наташей, а теперь вижу ее совсем редко: ей некогда. Майе тоже некогда. Она решила во что бы то ни стало поступить в университет. Все вечера напролет занимается, зубрит и читает. И говорит, что ее просто не посмеют не принять!
Вообще-то и мне некогда, но я не могу без дружбы. Стоит Наташе или Майе позвонить мне, как я бросаю все свои занятия и бегу к ним. Но они звонят крайне редко, только когда так переутомятся, что уж не в силах воспринимать прочитанное. А когда я зову их к себе, или в кино, или просто «подышать воздухом», ни та, ни другая не бросают своего дела ради меня. Геленку я совсем теперь не вижу: усиленно готовится к конкурсу.
И Ермака вижу редко…
Когда я была школьницей, то никогда не чувствовала себя одинокой, а теперь чувствую. Мне кажется, такое же точно чувство (неудовлетворенную потребность в дружбе) испытывает Миша Дорохов.
Своих товарищей по школе он теперь видит очень редко: одни, уже учатся в институте и загружены по горло лекциями и общественной работой, а если выпадает неожиданно свободный вечерок, они проводят его с новыми друзьями, студентами. Те, кто работает, и подавно заняты, ведь они и работают и учатся на вечернем или готовятся к экзаменам.
А с водителями такси у Миши настоящей дружбы пока не получается. Большинство из них семейные — жена, дети, надо им уделять время, хозяйству. Молодые таксисты либо тоже учатся, либо… им нужен друг лишь для того, чтоб распить бутылку-другую в ресторане.
Все это мне рассказал сам Миша Дорохов. Во время моих хождений по режиссерам Миша не раз подбрасывал меня на своем такси, специально дожидаясь у ворот завода. Миша Дорохов очень славный парень. Я бы от души хотела, чтоб он нашел себе друга. Без дружбы никак нельзя. Даже любовь не может заменить дружбы, разве что на время…
Мне вдруг стало легче. Тоска моя постепенно проходила. Завтра мы будем все вместе — мой отец, его новая бригада и я — собирать машину Терехова, и нам через свое ремесло откроется смысл видимого мира.
Глава семнадцатая
СМЫСЛ ВИДИМОГО МИРА
…Только мы приступили к работе, вошел Юрий. Алик смущенно взглянул на брата. Он-то уже знал.
Терехов-старший был и смущен, и счастлив. Я встретилась с ним взглядом: глаза человека, нашедшего что-то очень ценное. С сегодняшнего дня он переведен обратно в конструкторское бюро и будет непосредственно возглавлять сборку и наладку Центра.
Исполняющим обязанности начальника КБ пока остается Валерий. Ему очень нравится руководить, и он пока справляется, может, потому, что идет навстречу каждому способному, конструктору. Старается облегчить рождение технической мысли. Это он выдвинул лозунг «Два года работаешь на КБ, один год в КБ работаешь на себя», то есть пишешь диссертацию. Это очень подняло у всех настроение. Ребята там хорошие, страстно увлечены своим делом, помогают друг другу проявить себя как можно ярче.
Юрий (ох, до чего же все-таки они с Аликом похожи друг на друга!) остановился перед своим детищем, уже принимающим те формы, которые виделись конструктору.
— Сейчас сюда зайдет замминистра взглянуть на…
— Вернулся из-за границы? — обрадовался отец, так как знал, что теперь уже никто не осмелится мешать Терехову работать.
— Да. Вчера вернулся. И первое, о чем спросил по телефону Рябинина, — как продвигается наш Центр…
— Он уже знает…
