украшение.
Джейн услужливо поспешила в соседнюю комнату и вернулась с тем самым ящиком, в котором находились ленты, вышитые золотом, и банты королевы, украшенные драгоценными камнями. Она долго рылась в нем и выбирала, а затем взяла пурпуровый бант, который сама бросила в этот ящик, и, показав его королеве, промолвила:
— Вот посмотрите, ваше величество! В нем много вкуса и вместе с тем он ценен, так как посредине схвачен бриллиантовым аграфом. Вы разрешите мне прикрепить этот бант на вашем плече и согласитесь подарить его графу Сэррею?
— Да, я подарю его графу, потому что ты, Джейн, так желаешь. Но, бедняжка Джейн, чего ты добьешься благодаря тому, что я так поступлю? — спросила королева.
— Во всяком случае хотя бы приветливой улыбки Говарда, ваше величество, — ответила леди Джейн.
— И этого тебе достаточно? Неужели ты так любишь его?
— Да, я люблю его! — с печальным вздохом произнесла Джейн Дуглас и стала прикреплять бант к плечу королевы.
Когда это было исполнено, Екатерина сказала ей:
— А теперь ступай и сообщи обер-церемониймейстеру, что если королю угодно, то я готова отправиться в галерею.
Леди Джейн тотчас направилась к дверям комнаты. Но уже на ее пороге она снова обернулась и сказала:
— Простите мне, ваше величество, что я осмеливаюсь обратиться к вам еще с одной просьбой.
— Говори, говори, Джейн!
— Я доверила свою тайну не королеве, а моей подруге, Екатерине Парр; скажите, ведь она сохранит ее и никому не выдаст моего позора и унижения?
— Даю тебе слово, Джейн, что никто, кроме Бога и нас, никогда не узнает того, о чем мы здесь только что говорили.
Леди Джейн смиренно поцеловала руку королевы и, пробормотав несколько слов благодарности, оставила комнату королевы и пошла разыскивать обер-церемониймейстера.
Леди Джейн прошла несколько комнат и коридоров и вошла в приемную короля. В одной из ее оконных ниш она увидела Гардинера, стоявшего в стороне от других, и подошла к нему. Джон Гейвуд, притаившись за ближайшим занавесом, вздрогнул при виде страшного и насмешливого выражения ее лица. Она пожала руку архиепископа и попыталась улыбнуться.
— Свершилось! — беззвучно произнесли ее губы.
— Неужели? Бант на королеве? — живо спросил Гардинер.
— Да, бант на ней, и она подарит его Сэррею — ответила Джейн.
— А записка там?
— Да, она спрятана под бриллиантовым аграфом.
— О, тогда королева погибнет! — пробормотал Гардинер. — Если король найдет эту записку, то тем самым уже будет подписан смертный приговор Екатерине.
— Тише! — сказала леди Джейн. — Вот идет лорд Гертфорд, пойдемте ему навстречу.
Они покинули нишу й вступили в зал.
Джон Гейвуд тотчас же вышел из-за занавеса и, крадясь вдоль стены, никем не замеченный, оставил приемный зал.
За его порогом Гейвуд приостановился и стал раздумывать.
«Я должен до основания расследовать эту интригу, — сказал он про себя, — я должен узнать, с кем и как они задумали погубить королеву; наконец, мне нужно иметь твердые и неопровержимые доказательства, чтобы перехитрить их и иметь возможность успешно обвинить их пред королем. 'Если король найдет эту записку, то тем самым будет подписан смертный приговор Екатерине', — мысленно повторил он фразу Гардинера. — О, пастырь дьявола, король не найдет этой записки, потому что я, Джон Гейвуд, не желаю этого… Но как мне поступить? Сказать ли королеве слышанное мною? Нет! Это расстроит ее веселое расположение духа и у нее будет смущенный вид, а смущение будет несомненнейшим доказательством ее вины в глазах короля. Нет, мне нужно достать эту записку из банта, не предупреждая королевы. Итак, смело за дело! Я должен достать эту записку и натянуть нос этим лицемерам. Для меня еще не ясно, как сделать это, но я сделаю это, и этого достаточно. Итак, вперед, к королеве! — Он быстро направился по залам и коридорам к покоям королевы. — Слава Богу, что я ношу шутовской колпак, — с улыбкой бормотал он на ходу — ведь только король и шут пользуются привилегией входить без доклада в любую комнату, даже в комнату королевы».
Екатерина была одна в своем будуаре, когда открылась маленькая дверь, через которую обыкновенно приходил к ней король.
— Ах, король идет, — вслух произнесла она, направляясь к двери, чтобы приветствовать своего супруга.
— Да, король идет, так как шут уже здесь, — сказал Джон Гейвуд, входя через потайную дверь. — Ваше величество, мы одни? Нас никто не подслушает?
— Нет, Джон Гейвуд, мы совершенно одни, — ответила королева. — С чем вы ко мне?
— С письмом, ваше величество.
— От кого? — спросила королева, и яркий румянец залил ее лицо.
— От кого? — повторил шут, лукаво улыбаясь. — Я и сам не знаю от кого, ваше величество, но во всяком случае, это — просительное письмо, и несомненно вы поступите лучше, если вовсе не будете читать его, так как держу пари, что бессовестный автор этого письма требует от вас чего-нибудь невозможного, будь то улыбка или рукопожатие, локон ваших волос или, пожалуй, даже поцелуй. Итак, ваше величество, совершенно не читайте этого просительного письма.
— Джон, дай мне письмо! — сказала королева, улыбаясь и вместе с тем дрожа от нетерпения.
— Я хочу продать его вам, ваше величество, — возразил шут. — Я научился этому от короля, который тоже ничего не дарит великодушно, не взяв сторицей за то, что дает. Итак, давайте торговаться: я дам вам письмо, вы же дадите мне бант, который у вас на плече.
— Только не бант, Джон, — сказала королева с улыбкой, — выберите себе что-нибудь другое. Этот бант я никак не могу отдать вам.
— Клянусь Богом, я не отдам вам письма, если вы мне не дадите банта! — с комическим пафосом воскликнул шут.
— Чудак! Ведь говорю же я вам, что я не могу отдать его вам, — возразила королева. — Выбирайте себе что-нибудь другое, Джон. Но я прошу вас, милый Джон, отдайте мне письмо!…
— Только в том случае, если вы дадите мне бант, — не сдавался шут. — Я поклялся, а свои клятвы я всегда сдерживаю. Нет, нет, ваше величество, не стройте мрачные мины, не хмурьте лба!… Если вы и в самом деле не можете подарить мне бант, то поступимте так, как иезуиты и паписты, которые торгуют именем Господа Бога. Мне нужно сдержать свою клятву! Поэтому я дам вам письмо, а вы дадите мне бант; но вы только одолжите мне его, и, подержав его, я буду великодушен и щедр, как король, и отдарю вам вашей же собственностью.
Королева быстро сорвала с плеча бант и подала его Джону Гейвуду.
— Теперь давайте мне письмо, Джон! — воскликнула она.
— Вот оно, — сказал Джон Гейвуд, подавая письмо и в то же время беря левою рукою бант, — возьмите его и вы увидите, что Томас Сеймур — мой брат.
— Ваш брат, Джон? — с улыбкой спросила Екатерина, дрожащими пальцами надламывая печать.
— Да, мой брат, потому что он — дурак! — воскликнул шут. — Ах, у меня очень много братьев!… Ведь семья дураков очень велика.
Но королева уже не слушала его. Она читала письмо любимого человека, ее внимание было всецело поглощено строками письма, говорившими ей, что Томас Сеймур любит ее, боготворит и умирает от страсти к ней.
Королева не видела, как Джон Гейвуд поспешно отшпилил бриллиантовый аграф от банта и вытащил оттуда маленькую бумажку, спрятанную среди складок лент.
