— Вы и представить себе не можете, как эти деньги мне кстати, — сказал он. — Мне надо заплатить за ремонт дома… и я был в крайне затруднительном положении.
— Весьма сожалею, что заставил вас немного подождать, — сказал Марсель.
— Ничего, ничего… Господа, честь имею… И он снова протянул руку.
— Позвольте, позвольте, мы еще не кончили. Знаете поговорку: вино откупорено…
И он опять налил хозяину.
— Значит, надо пить.
— Святая истина! — сказал тот и из вежливости снова сел.
Тут Марсель выразительно посмотрел на приятелей, и те догадались, к чему он клонит.
Между тем хозяин начал как-то странно вращать глазами. Он стал раскачиваться на стуле, рассказывать игривые истории и, когда Марсель попросил его сделать кое-какой ремонт, пообещал роскошно оклеить его квартиру.
— Тяжелую артиллерию — вперед! — шепнул художник Родольфу, указывая на бутылку рома.
После первой рюмочки рома хозяин спел такую песенку, что даже Шонар покраснел.
После второй он поделился своими супружескими невзгодами. Жену его звали Еленой, и это дало ему повод сравнить себя с Менелаем.
После третьей он ударился в философию и изрек несколько афоризмов, вроде следующих:
«Жизнь — быстротекущая река».
«Не в деньгах счастье».
«Человек — сосуд скудельный».
«Ах, любовь, любовь! Что это за упоение!»
Избрав Шонара наперсником, он поведал ему о своей тайной связи с некоей девушкой по имени Эфеми, для которой он купил шикарную обстановку. И он так подробно описал эту особу и ее простодушные ласки, что Шонара начали терзать подозрения. Но когда хозяин вынул из бумажника и показал ему письмо, подозрения сменились твердой уверенностью.
— О небо! — вскричал Шонар, бросив взгляд на подпись. — Жестокая! Ты пронзаешь мне сердце кинжалом!
— Что с ним такое? — воскликнули богемцы, удивленные столь непривычными для Шонара выражениями.
— Смотрите, — сказал тот. — Письмо Феми. Взгляните на эту кляксу вместо подписи.
И он пустил письмо по кругу. Оно начиналось так: «Мой толстенький барбосик…»
— Барбосик — это я, — пояснил хозяин и хотел было встать, но из этого ничего не вышло.
— Отлично! — заметил наблюдавший за ним Марсель. — Он бросил якорь.
— Феми! Жестокая Феми! — Шонар. — Как ты огорчаешь меня!
— Я снял для нее квартирку на улице Кокнар, дом номер двенадцать, — сказал хозяин. — Квартирка — прелесть… Обошлась не дешево… Но искренняя любовь дороже денег, да к тому же у меня двадцать тысяч ренты… Просит денег, — продолжал он, взяв письмо обратно. Радость моя! Отдам ей вот эти…— И он потянулся к деньгам, приготовленным Марселем. — Смотри-ка! — удивился он, шаря по столу. — Где они?
Деньги сгинули.
«Порядочный человек не должен потакать такому предосудительному поведению, — решил Марсель. — Совесть и нравственные принципы не позволяют мне вручить квартирную плату этому развратному старику. Не стану платить. По крайней мере, избегну угрызений совести. Но что за нравы! Такая плешь — и вдруг…»
Тем временем хозяин все больше и больше пьянел, теперь он обращался с громогласными, бессмысленными речами к бутылкам.
Он находился у богемцев уже два с лишним часа, жена его стала беспокоиться и послала за ним служанку. При виде хозяина та воскликнула, всплеснув руками:
— Что вы сделали с моим хозяином!
— Ничего, — ответил Марсель. — Он пришел к нам за деньгами, а денег у нас не оказалось, поэтому мы попросили его подождать.
— Но ведь он напился вдрызг, — сказала служанка.
— У нас он только чуточку добавил, — возразил Родольф. — Придя сюда, он сказал, что был у себя в погребе, наводил там порядок.
— И его так развезло, что он хотел оставить расписки, не получив денег, — продолжал Коллин.
— Передайте их хозяйке, — сказал художник, вручая ей расписки. — Мы люди честные и не хотим воспользоваться тем, что он клюкнул.
— Боже мой, что скажет хозяйка! — ужаснулась служанка и потащила старика, который еле держался на ногах.
— Наконец-то! — вырвалось у Марселя.
— Завтра опять придет, — сказал Родольф. — Он видел деньги.
— Пусть приходит, — возразил художник, — я пригрожу ему, что сообщу жене о его связи с Феми, и он сразу же согласится на отсрочку.
Когда хозяин убрался, друзья снова взялись за стаканы и трубки. Один только Марсель еще не совсем захмелел. При малейшем шуме на лестнице он бросался к двери. Но никто из поднимавшихся не доходил до верхнего этажа, и художник всякий раз возвращался на свое место у камина. Пробило полночь, а Мюзетты все еще не было.
«Может быть, мое письмо не застало ее. Она найдет его поздно вечером, когда вернется домой, и придет ко мне завтра, камин еще будет топиться. Не может быть, чтобы она не пришла! Итак, до завтра», — и он уснул, прикорнув у огня.
В то самое время, когда Марсель засыпал, мечтая о ней, Мюзетта выходила от своей подруги, где она немного засиделась. Мюзетта была не одна, ее провожал молодой человек. У подъезда его ждала коляска, в которую они оба и сели. Лошади помчались.
У мадам Сидони продолжали играть в ландскнехт.
— Куда же делась Мюзетта? — вдруг спохватился кто-то.
— Куда делся птенец Серафен? — подхватил другой. Мадам Сидони рассмеялась.
— Они удрали вместе, — сказала она. — Вот потеха!
Что за причудливое создание эта Мюзетта! Представьте себе…
И она рассказала гостям, что Мюзетта чуть не поссорилась с виконтом Морисом и уже направлялась к Марселю, но на минутку забежала к ней и познакомилась здесь с Серафеном.
— Я сразу же кое-что приметила, — добавила Сидони, — и весь вечер наблюдала за ними. Этот юнец не промах. Словом, — продолжала Сидони, — они недолго думая удрали, и теперь их с собаками не сыщешь. Во всяком случае, забавная история, подумать только, ведь она без ума от своего Марселя!
— Если она от него без ума, то зачем же ей Серафен, ведь он почти ребенок? У него еще никогда и любовниц-то не было, — сказал какой-то' молодой человек.
— Она хочет научить его грамоте, — заметил журналист, всегда глупевший от проигрыша.
— Все равно — зачем ей Серафен, если она влюблена в Марселя? — заключила Сидони. — Никак не возьму в толк.
— Увы! Зачем, зачем?
Целых пять суток богемцы веселились вовсю и даже не выходили из дому. Они с утра до ночи не вставали из-за стола. В комнате, где витали любезные Пантагрюэлю ароматы, царил восхитительный беспорядок. На куче устричных раковин валялся целый батальон бутылок самых разнообразных фасонов. Стол ломился под грудой всевозможных объедков, в камине полыхал целый лес.
На шестой день Коллин, исполнявший обязанности церемониймейстера, с утра составил меню завтрака, обеда, вечернего чая и ужина и представил проект на утверждение друзьям, которые одобрили его и подписали.
Но когда Коллин открыл ящик стола, служивший им кассой, чтобы взять денег на расходы, он шарахнулся от него и побледнел, как призрак Банко.
— Что случилось? — беспечно спросили приятели.
