— Случилось то, что у нас всего-навсего тридцать су, — сказал философ.
— Черт возьми! — отозвались другие. — Придется внести кое-какие изменения в меню. Но и тридцать су деньги, если их умело израсходовать. Да, трудненько будет достать сегодня трюфели.
Через несколько минут завтрак был сервирован. В строгой симметрии были расставлены три блюда: селедка, картошка, сыр. В камине тлели две головешки толщиною с кулак.
По— прежнему шел снег.
Богемцы сели за стол и с важным видом развернули салфетки.
— Странно, — заметил Марсель, — селедка отдает фазаном.
— А я приготовил ее особенным способом, — ответил Коллин. — До сих пор мы селедку недооценивали.
В это время кто-то поднимался по лестнице с веселой песенкой, в дверь постучались. Марсель невольно вздрогнул и поспешил отворить.
Мюзетта кинулась ему на шею и добрых пять минут душила его в объятьях. Марсель чувствовал, что она вся дрожит.
— Что с тобою? — он.
— Озябла, — как-то машинально ответила Мюзетта. и подошла к камину.
— А у нас было тепло!
— Да, я опоздала, — сказала Мюзетта, взглянув на стол с остатками пиршества, накопившимися за пять суток.
— Почему же так? — молвил Марсель.
— Почему?… — повторила Мюзетта, слегка покраснев.
И она села к Марселю на колени, она все еще дрожала, руки у нее покраснели.
— Ты была не свободна? — шепотом спросил Марсель.
— Я? Не свободна? — возмутилась красотка. — Нет, Марсель. Даже если бы я восседала среди звезд, в божьем раю — стоило бы тебе поманить меня, и я сразу же спустилась бы на землю. Я? Не свободна?
И она опять задрожал».
— Здесь пять стульев, — воскликнул Родольф, — число нечетное, не говоря уже о том, что один из них самой нелепой формы.
С этими словами он швырнул стул об стену и бросил обломки в камин. Сразу же вспыхнуло веселое, яркое пламя, потом поэт мигнул Коллину и Шонару, и все трое направились к выходу.
— Куда вы? — Марсель.
— За табаком, — отвечали они.
— В Гавану, — пояснил Шонар, многозначительно мигнув Марселю, и тот взглядом поблагодарил его.
— Почему же ты не пришла раньше? — снова спросил Марсель Мюзетту, когда они остались одни.
— Да, правда, я немного запоздала…
— Ты потратила пять дней на переход через мост Пон-Нёф? Видно, ты шла через Пиренеи?
Мюзетта молчала, понурив голову.
— Скверная девчонка! — грустно сказал художник, слегка коснувшись корсажа возлюбленной. — Что же у тебя там внутри?
— Сам знаешь, — живо ответила она.
— А что ты делала после того, как я тебе написал?
— Не спрашивай! — с живостью возразила Мюзетта и несколько раз поцеловала его. — Не выпытывай! Дай мне согреться возле тебя, я очень озябла. Видишь, собираясь к тебе, я надела свое самое красивое платье… Бедняга Морис никак не мог понять, почему я отправилась сюда, но я не в силах была устоять… Вот я и пошла… Как славно погреться! — добавила она, протягивая ручки к пламени. — Я останусь у тебя до завтра, хочешь?
— Но будет очень холодно, — проронил Марсель, — у нас нечего есть. Ты опоздала, — повторил он.
— Пустяки! — Мюзетта. — Это напомнит нам прошлое.
Родольф, Коллин и Шонар ходили за табаком целые сутки. Когда они возвратились домой, Марсель был один.
После шестидневного отсутствия Мюзетта вернулась к Морису.
Виконт не сделал ей ни единого упрека, а только спросил, почему она такая грустная.
— Я поссорилась с Марселем, — сказала она, — мы расстались очень холодно.
И все же, как знать? Вы, верно, опять пойдете к нему.
— Что поделаешь, — ответила Мюзетта. — Мне необходимо время от времени подышать воздухом богемы. Моя бестолковая жизнь — как песенка, каждое мое увлечение — куплет. А Марсель — припев ко всем куплетам!
XX
У МИМИ ШЛЯПКА С ПЕРЬЯМИ
I
Позвольте, позвольте! Нет, нет, вы уже не Лизетта! Позвольте, позвольте! Нет, нет, вы уже не Мими! Теперь вы виконтесса, а завтра станете, пожалуй, герцогиней, — ведь вы ступили на лестницу величия, дверь, о которой вы мечтали, наконец настежь распахнулась перед вами, и вот вы вошли в нее, победоносная, торжествующая. Я был уверен, что ваша мечта рано или поздно станет действительностью. Это непременно должно было случиться, ваши белоснежные ручки были созданы для безделья и давно уже ждали аристократического обручального кольца. Теперь у вас есть герб. Но мы все же предпочитали тот, который юность подарила вашей красоте, герб, на лилейном фоне которого сияли ваши голубые глаза. Знатная или простолюдинка, вы все равно прелестны, и я сразу же узнал вас в тот вечер, когда ваши проворные ножки в изящных туфельках семенили по тротуару, а ручка в перчатке помогала ветру приподнимать воланы нового платья — отчасти чтобы не запачкать их, а главное — чтобы показать вышивку на нижних юбках и ажурные чулки. На вас была шляпка безупречного вкуса, и вы с озабоченным видом поглядывали на великолепную кружевную вуалетку, развевавшуюся по ветру. Да и было о чем подумать, ведь следовало решить — что вам больше к лицу: когда вуалетка опущена или когда поднята? Если ее опустить, вас могли не узнать друзья, они раз десять прошли бы мимо вас и так и не догадались бы, что за этой роскошной оболочкой скрывается Мими. С другой стороны, если поднять вуалетку, то ее никто не увидит, а в таком случае к чему же вуалетка? Вы решили вопрос очень остроумно: через каждые десять шагов вы то опускали, то приподнимали чудесные кружева, сплетенные в стране волшебных пауков, именуемой Фландрией, и стоившие дороже, чем все ваши прежние наряды вместе взятые. Ах, Мими!… Простите!… Ах, виконтесса, как видите, я был прав, когда говорил: терпение! Не отчаивайтесь, будущее чревато кашемирами, бриллиантами, изысканными ужинами и т. п. Вы сомневались, не хотели мне верить! А между тем мои предсказания сбылись, и согласитесь, что я не уступаю вашему «Дамскому оракулу» — этому всезнайке в восьмую долю листа, что вы купили за пять су у букиниста на мосту Пон-Нёф и терзали бесконечными расспросами. Ну, не прав ли я был? И поверите ли вы мне теперь, если я вам скажу, что этим дело не кончится. Хотите, признаюсь: мне уже слышится отдаленный топот и ржанье коней, запряженных в голубую карету, которой правит напудренный кучер, опускающий для вас откидную ступеньку со словами: «Куда прикажете, ваша светлость?» Поверите ли вы мне, если я скажу, что впоследствии… дай бог, чтобы это случилось как можно позже!… Впоследствии, когда вы достигнете всего, к чему устремляются ваши честолюбивые мечты, в ваш дом в Бельвиле или Батиньоле будут съезжаться гости, и за вами будут ухаживать престарелые воины и отставные селадоны, собирающиеся в вашем салоне, чтобы сыграть партию в ландскнехт или баккара. Но прежде чем придет это время и солнце вашей молодости станет клониться к закату, поверьте, дитя мое, вы еще износите немало отрезов бархата и шелка, еще немало наследств расплавится в горниле ваших прихотей, немало цветов увянет на вашем челе, немало цветов вы растопчете ногами. Не раз смените вы герб. На вашей головке одна за другой засияют баронская коронка, графская корона и жемчужная диадема маркизы. Вашим девизом будет «Непостоянство», и вы сможете, повинуясь капризу или необходимости, удовлетворять поочередно, а то и одновременно поклонников, которые будут стоять вереницей в прихожей вашего сердца, как стоят у входа в театр, где дают нашумевшую пьесу. Идите же, идите вперед с легким сердцем, — тщеславие заглушило в вашем сердце
