Средь лунного туманая залу отыскал.Зажги, моя Светлана,свечу между зеркал.Заплавает по тазудрожащий огонек.Причаливает сразуореховый челнок.И в зале, где блистаетпод люстрою паркет,пускай нам погадаетнаш старенький сосед.Все траурные пикинакладывает онна лаковые ликиоранжевых бубен.Ну что ж, моя Светлана?Туманится твой взгляд…Прелестного обмананам карты не сулят.Сам худо я колдую,а дедушка в гробу,и нечего седуюдопрашивать судьбу.В смеркающемся блескевсе уплывает вдаль —хрустальные подвескии белая рояль.И огонек плавучийпотух, и ты исчезза сумрачные тучи,серебряный мой лес.
Расстрел
Бывают ночи: только лягу,в Россию поплывет кровать,и вот ведут меня к оврагу,ведут к оврагу убивать.Проснусь, и в темноте, со стула,где спички и часы лежат,в глаза, как пристальное дуло,глядит горящий циферблат.Закрыв руками грудь и шею, —вот-вот сейчас пальнет в меня —я взгляда отвести не смеюот круга тусклого огня.Оцепенелого сознаньякоснется тиканье часов,благополучного изгнаньяя снова чувствую покров.Но сердце, как бы ты хотело,чтоб это вправду было так:Россия, звезды, ночь расстрелаи весь в черемухе овраг.1927Берлин
Гость
Хоть притупилась шпага, и сутулей вхожу в сады, и запыленмой черный плащ, — душа все тот же улей случайно-сладостных имен.И ни одна не ведает, внимая