Средь лунного тумана я залу отыскал. Зажги, моя Светлана, свечу между зеркал. Заплавает по тазу дрожащий огонек. Причаливает сразу ореховый челнок. И в зале, где блистает под люстрою паркет, пускай нам погадает наш старенький сосед. Все траурные пики накладывает он на лаковые лики оранжевых бубен. Ну что ж, моя Светлана? Туманится твой взгляд… Прелестного обмана нам карты не сулят. Сам худо я колдую, а дедушка в гробу, и нечего седую допрашивать судьбу. В смеркающемся блеске все уплывает вдаль — хрустальные подвески и белая рояль. И огонек плавучий потух, и ты исчез за сумрачные тучи, серебряный мой лес.

Расстрел

Бывают ночи: только лягу, в Россию поплывет кровать, и вот ведут меня к оврагу, ведут к оврагу убивать. Проснусь, и в темноте, со стула, где спички и часы лежат, в глаза, как пристальное дуло, глядит горящий циферблат. Закрыв руками грудь и шею, — вот-вот сейчас пальнет в меня — я взгляда отвести не смею от круга тусклого огня. Оцепенелого сознанья коснется тиканье часов, благополучного изгнанья я снова чувствую покров. Но сердце, как бы ты хотело, чтоб это вправду было так: Россия, звезды, ночь расстрела и весь в черемухе овраг. 1927 Берлин

Гость

Хоть притупилась шпага, и сутулей      вхожу в сады, и запылен мой черный плащ, — душа все тот же улей      случайно-сладостных имен. И ни одна не ведает, внимая
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату