Возвращение Чорба. Стихи

в родимый прах вернувшийся опять.

Библиофил какой-нибудь, я чую,
найдет в былых, не нужных никому
журналах, отпечатанных вслепую
нерусскими наборщиками, тьму

статей, стихов, чувствительных романов
о том, как Русь была нам дорога,
как жил Петров, как странствовал Иванов
и как любил покорный ваш слуга.

Но подписи моей он не отметит:
забыто все. И, Муза, не беда.
Давай блуждать, давай глазеть, как дети,
на проносящиеся поезда,

на всякий блеск, на всякое движенье,
предоставляя выспренным глупцам
бранить наш век, пенять на сновиденье,
единый раз дарованное нам.

1926

Сирень

Ночь в саду, послушная волненью,
нарастающему в тишине,
потянулась, дрогнула сиренью,
серой и пушистой при луне.

Смешанная с жимолостью темной,
всколыхнулась молодость моя.
И скользнула, при луне огромной,
белизной решетчатой скамья.

И опять на листья без дыханья
пали грозди смутной чередой.
Безымянное воспоминанье,
не засни, откройся мне, постой.

Но едва пришедшая в движенье
ночь моя, туманна и светла,
как в стеклянной двери отраженье,
повернулась плавно и ушла.

1928

Паломник

Ю. И. Айхенвальду

Хозяин звезд, и ветра зычного,
     и вьющихся дорог,
бог-виноградарь, бог коричневый,
     смеющийся мой бог,
позволь зарю в стакан мой выдавить,
     чтобы небесный хмель
понес, умчал меня за тридевять
     синеющих земель.
Я возвращусь в усадьбу отчую
     средь клеверных полей;
дом обойду, зерном попотчую
     знакомых голубей.
Дни медленные, деревенские…
     Ложится жаркий свет
на скатерть и под стулья венские
     решеткой на паркет.
Там в доме с радужной верандою,
     с березой у дверей,
в халате старом проваландаю
     остаток жизни сей.
Но часто, ночью, гул бессонницы
     нахлынет на постель,
тряхнет, замрет и снова тронется,
     как поезд сквозь метель.
И я тогда услышу: вспомни-ка
     рыдающий вагон
и счастье странного паломника,
     чья Мекка там, где он.
Он рад бывал, скитаясь по миру,
     озерам под луной,
вокзалам громовым и номеру
     в гостинице ночной.
О, как потянет вдруг на яркую