чужбину, в дальний путь,как тяжело к окну прошаркаю, как захочу вернутьвсе то дрожащее, весеннее, что плакало во мне,и — всякой яви совершеннее — сон о родной стране.1927
Сновиденье
Будильнику на утро задаю урок, и в сумрак отпускаю,как шар воздушный, комнату мою, и облегченно в сон вступаю.Меня берет — уже во сне самом — как бы вторичная дремота.Туманный стол. Сидящих за столом не вижу. Все мы ждем кого-то.Фонарь карманный кто-то из гостей на дверь, как пистолет, наводит.И, ростом выше и лицом светлей, убитый друг со смехом входит.Я говорю без удивленья с ним, живым, и знаю, нет обмана.Со лба его сошла, как легкий грим, смертельная когда-то рана.Мы говорим. Мне весело. Но вдруг — заминка, странное стесненье.Меня отводит в сторону мой друг и что-то шепчет в объясненье.Но я не слышу. Длительный звонок на представленье созывает:будильник повторяет свой урок, и день мне веки прорывает.Лишь миг один неправильный на вид мир падает, как кошка, сразуна все четыре лапы, и стоит, знакомый разуму и глазу.Но, Боже мой, — когда припомнишь сон, случайно, днем, в чужой гостиной,или, сверкнув, придет на память он пред оружейною витриной,как благодарен силам неземным, что могут мертвые нам сниться.Как этим сном, событием ночным, душа смятенная гордится!1927
Прохожий с елкой
На белой площади поэтзапечатлел твой силуэт.Домой, в непраздничный мороз,ты елку черную понес.Пальто российское до пят.Калоши по снегу скрипят.С зубчатой елкой на спинеты шел по ровной белизне,сам черный, сгорбленный, худой,уткнувшись в ворот бородой,в снегах не наших площадей,с немецкой елочкой своей.