Муза, возгласом, со вздохом шумным,у меня забилась на руках.В звездном небе тихом и безумномснежный поднимающийся прахочертанья принимал, как еслидолго вглядываться в облака:образы гранитные воскресли,смуглый купол плыл издалека.Через Млечный Путь бледно-туманныйперекинулись из темнотыв темноту — о, муза, как нежданно! —явственные невские мосты.И, задев в седом и синем мракеисполинским куполом луну,скрипнувшую как сугроб, Исакиймедленно пронесся в вышину.Словно ангел на носу фрегата,бронзовым протянутым перстомрассекая звезды, плыл куда-тоВсадник в изумленье неземном.И по тверди поднимался тучей,тускло озаренной изнутри,дом; и вереницею текучейстатуи, колонны, фонаритаяли в просторах ночи синей,и, неспешно догоняя их,к Господу несли свой чистый инейпризраки деревьев неживых.Так проплыл мой город непорочный,дивно оторвавшись от земли.И опять в гармонии полночнойтолько звезды тихие текли.И тогда моя полуживаямаленькая муза, трепеща,высунулась робко из-за краянашего широкого плаща.
11 сентября 1924
Берлин
'Отдалась необычайно…'
Отдалась необычайнона крыле тупом и плоскомисполинского Бехштайна,и живая наша тайнав глубине под черным лоскомглухо струны колебала.Это было после бала, —и, подобные полоскамгусто вытканной гуаши,лунные лучи во мракеотражались в черном лаке,и глухие вопли наши