Вестиеще страшнее прежних… Не газеты,а саваны, пропитанные смертью,могильной сыростью…МИДИЯ: Их промочилоу почтальона в сумке. Дождь с утраи темен гравий. И поникли пальмы.ЭДМИН:Вот, слушайте: горят окрайны… толпыразграбили музеи… жгут кострына площадях… и пьют, и пляшут… Казниза казнями… И в пьяную столицувошла чума…МИДИЯ: Как думаете, скородождь кончится? Так скучно…ЭДМИН: Между тем,их дикий вождь… вы дочь его знавали…МИДИЯ:Да, кажется… не помню… Что мне гибель,разгромы, кровь, когда я так тоскую,что некуда деваться! Ах, Эдмин,он бриться перестал, в халате ходит,и сумрачен, и резок, и упрям…Мы словно переехали из сказкив пошлейшую действительность. Все большетускнеет он, сутулится, с тех поркак тут живем, в болоте этом… Пальмымне, знаете, всегда напоминаютприхожие купцов богатых… Бросьте,Эдмин, газеты… глупо… Вы со мноювсегда так сдержанны, как будто яблудница или королева…ЭДМИН: Нет же…Я только… Вы не знаете, Мидия,что делаете!.. Господи, о чем женам говорить?МИДИЯ: Я смех его любила:он больше не смеется… А когда-токазалось мне, что этот вот высокий,веселый, быстрый человек, должно быть,какой-нибудь художник, дивный гений,скрывающий свои виденья радилюбви моей ревнивой, — и в незнаньибыл для меня счастливый трепет… Нынея поняла, что он пустой и скучный,что в нем мечта моя не обитает,что он погас, что разлюбил меня…ЭДМИН:Так сетовать не нужно… Кто же можетвас разлюбить? Такая вы… ну, полно,ну, улыбнитесь же! Улыбка ваша —движенье ангела… Прошу!.. Сегодняу вас и пальцы неподвижны… тожене улыбаются… Ну вот!..МИДИЯ: Давно ли?
