ЭДМИН: Давно ли что, Мидия? МИДИЯ: Так. Занятно… Я вас таким не видела. Нет, впрочем, однажды я спросила вас, что толку вам сторожить на улице… ЭДМИН: Я помню, я помню только занавеску в вашем мучительном окне! Вы проплывали в чужих объятьях… Я в метели плакал… МИДИЯ: Какой смешной… И весь растрепан… Дайте, приглажу. Вот. Теперь смеются пальцы? Оставьте… ах, оставь… не надо… ЭДМИН: Счастье мое… позволь мне… только губы… только коснуться… как касаются пушка, биенья бабочки… позволь мне… счастье… МИДИЯ: Да нет… постой… мы у окна… садовник… ……………………………………………… МИДИЯ: Мой маленький… не надо так дышать… Стой, покажи глаза. Так, ближе… ближе… Душе бы только нежиться и плавать в их мягкой тьме… Постой… потише… после.. Вот! Гребень покатился… ЭДМИН: Жизнь моя, любовь моя… МИДИЯ: Ты — маленький… Совсем, совсем… Ты — глупый мальчик… Что, не думал, я так умею целовать? Постой, успеешь ты, ведь мы с тобой уедем в какой-нибудь громадный, шумный город и будем ужинать на крыше… Знаешь, внизу, во тьме, весь город, весь — в огнях; прохлада, ночь… Румяный отблеск рюмки на скатерти… И бешеный скрипач, то скрюченный, то скрипку в вышину взвивающий! Ты увезешь меня? Ты увезешь? Ах… шарканье… пусти же… он… отойди… Входит Господин Морн, в темном халате, взъерошенный.
МОРН: Ночь? Утро? Перехода не замечаю. Утро — продолженье бессонницы. Виски болят. Как будто мне в голову вдавили, завинтили чугунный куб. Сегодня выпью кофе без молока.
