В нескольких шагах от кабинета закружилась от волнения голова, ноги налились тяжестью, каждый шаг давался с трудом, словно тело протестовало против моего решения. Я остановилась, чтобы перевести дух, и тут дверь распахнулась, выпуская наружу брата с женой. Анатоль, всегда оживленный и веселый, показался мне каменным истуканом. Брат взглянул на меня так холодно и равнодушно, как будто я была безымянной горничной, а не его родной сестрой. Глаза его были чужими и безжизненными, словно из него разом вынули живую душу. На лице Анфисы тоже появилось какое-то незнакомое прежде выражение — надменное, отстраненное и чуточку ошеломленное. Она, в отличие от Анатоля, не знала, что ее ждет за дверьми кабинета свекра, и, должно быть, еще не осознала в полной мере, что с ней произошло. Однако при виде меня ее тонкие ноздри по-звериному дрогнули, а светлые серые глаза сделались черными и злыми — словно сам дьявол глянул из них на меня. Невольно содрогнувшись, я отшатнулась к стене. В тот же миг из кабинета стремительно вышла Лидия, загородила меня собой и властно велела сыну:
— Уведи Анфису. Дуняша ждет в вашей комнате.
Я содрогнулась, поняв скрытый смысл приказа. Горничная должна была утолить жажду новопревращенных вампиров. Брат с женой устремились вперед и прошли мимо так быстро, как будто не касались пола ногами, а летели над ним. Я представила себе Дуняшу: полную, смешливую, с веснушками на круглых щеках, с застенчивым взглядом голубых глаз. Как можно пожелать ее крови? Как это все отвратительно, противоестественно, ужасно!
— Ты уверена, что хочешь того же? — Мать смотрела на меня печально и утомленно. В ее глазах я увидела невысказанную мольбу, что было вовсе удивительно. Лидия никогда не снисходила до просьб, она умела только приказывать.
— Да, — отрывисто сказала я, делая шаг к порогу, за которым стоял отец. — Я уверена.
Мне показалось, что я услышала слабый стон. Но, разумеется, все это было лишь следствием разыгравшихся нервов. Княгиня Лидия Воронцова прекрасно владела собой и никогда бы не допустила подобных проявлений слабости.
Я переступила порог и удивленно оглянулась на мать, изваянием застывшую в коридоре. Превращение должна была провести она. Так было заведено издавна: отцы превращали сыновей, а дочерей — матери. Но Лидия оставалась неподвижной, лишь ее губы едва шевельнулись, отвечая на мой немой вопрос:
— Прости, я не могу.
Наверху жалобно вскрикнула Дуняша. И мать, словно только и ждала этого знака, резко развернулась и скрылась из виду.
Я растерянно обернулась к отцу.
— Прежде всего, я хочу спросить тебя, Бетти… — Постороннему человеку его голос показался бы равнодушным и лишенным красок, но я с удивлением различила в нем мягкость и скрытую тревогу. — Ты хорошо подумала над своим решением? Тебе нет нужды торопиться, ты еще можешь найти супруга, родить ребенка и тогда…
— Все решено, отец, — отрывисто отрубила я, чувствуя, как предательски потеют ладони, как нервно дрожат пальцы, как сорвался, словно гитарная струна, голос.
— Значит, так тому и быть. Я проведу обряд. Если ты не против.
— Разумеется, нет. — Храбрясь, я сделала шаг вперед и принялась расстегивать пуговички на воротнике домашнего платья, обнажая шею для укуса вечности. Пальцы тряслись, нащупать пуговицу удавалось не сразу, я сердилась, мысленно кляня и свое малодушие, и портниху, пришившую такие крошечные, размером с горошину, пуговицы. Сердце бешено колотилось, как разгоняющийся паровоз. Словно торопилось отстучать удары за несколько десятилетий, предчувствуя, что вскоре остановится навечно.
— Достаточно. — Холодный голос отца прозвучал как пощечина, приводя в чувство.
Я склонила голову, выставляя беззащитную шею. Клыки отца двумя осиными укусами вошли в шею, а потом в кровь хлынул лед, устремившись к самому сердцу, которое уже замедляло свой надрывный бег…
Некоторое время спустя в комнате наверху я отступила от ослабевшей горничной, вытерла мокрые от крови губы и облизнула пальцы.
— Бетти, куда это годится? — укорила Лидия. — Не забывай о хороших манерах. — И она протянула мне белоснежный батистовый платок со своими инициалами.
3
День воспоминаний привел к тому, что я совсем не выспалась и была злая как черт, когда отец объявил на следующий вечер:
— Бетти, сегодня ты со мной едешь к Гагариным.
У Мещерских я накануне побывал. Князь Николай ничего нового не сообщил, но пообещал переговорить со всеми своими родственниками.
— Но почему князь Мещерский сам не поговорит с Гагариными и остальными семьями? — в недоумении спросила я. — Он же все-таки главный.
— Он сейчас больше занят мирскими делами, — с иронией произнес отец. — Власти над тайным кланом вампиров ему мало. Ему нужна власть над всей Москвой, поэтому он надумал поиграть в выборы.
— Он решился выставить свою кандидатуру? — поразилась я. — И он не боится, что журналисты или конкуренты про него что-нибудь раскопают?
Вот тебе и князь Мещерский, который больше всех ратует за сохранение нашей тайны!
— Насчет этого не беспокойся. Мещерский остается в тени и двигает во власть свою марионетку. Но, как понимаешь, в случае победы все решения принимать будет он сам.
— Понятно, — протянула я. — Значит, ему сейчас не до охотников.
— Я и не собирался перекладывать эту проблему на его плечи, — резко возразил отец. — Это в первую очередь наша задача. Герасим нам не чужой, и найти и покарать виновника его гибели — дело чести. Так что собирайся, мы едем к Гагариным.
Плохи мои дела! Отец хочет взять меня с собой по одной-единственной причине. И причина эта — граф Константин Гагарин, бывший царский офицер, а нынче стопятидесятилетний красавец и вдовец. Долгие годы Константин жил вдали от семьи, в Париже, вместе с женой-француженкой. Год назад она погибла, и он вернулся в Россию. Я смутно помнила Константина, статного высокого брюнета с пронзительно-карими глазами, еще по дореволюционным временам — кажется, мы пару раз виделись на балу. Быть может, даже однажды танцевали. Лидия же, прознав о возвращении одинокого вампира, в одночасье превратившегося в завидного жениха, только и мечтала заполучить Константина в зятья.
Как-то я случайно услышала обрывок разговора родителей: Лидия сетовала, что Константин соблюдает траур по погибшей супруге и не появляется на людях, поэтому не удалось его повидать. В то же время она оживленно рассуждала о том, что лучшей партии для меня не найти: Константин из хорошей семьи, породниться с Гагариными — большая честь, брак укрепил бы положение нашей семьи в вампирском обществе. Да и вообще, большая удача, что француженка так вовремя погибла, сделав Константина вдовцом. Помню, мне тогда сделалось так противно, что я выбежала из бункера, не в силах оставаться под одной крышей с Лидией ни минуты. Я сочувствовала Константину, который, как и я, потерял любимого человека, и в то же время не испытывала ни малейшего желания становиться товаром в вампирско- клановых отношениях. С того разговора прошел почти год. Похоже, траур графа закончился, и теперь родители воспользовались благовидным предлогом, чтобы свести нас.
— Пап, — заюлила я, — что-то мне сегодня нехорошо.
Съезди лучше с мамой.
— Лизавета, — строго скомандовал отец, — марш одеваться. Через полчаса… нет, через час жду тебя у дверей.
Ах вот ты как? Тогда даже не надейся, что я убью час на то, чтобы понравиться Константину.
