оставалось суден, на которых можно было бы уплыть из крепости, а потому отчаяние среди людей росло.
Когда снова наступила ночь, Великий магистр позвал де Шарнея к себе.
— Теперь вам нужно уезжать. Я допустил ошибку, отправив вас в лагерь сарацин: у нас уже не осталось ни одного судна, на котором вы могли бы уплыть отсюда.
Франсуа де Шарней сумел подавить нахлынувшие на него чувства и глубоко вздохнул, прежде чем заговорить.
— Я это знаю, и мне хотелось бы, чтобы вы разрешили мне поехать в сопровождении одного лишь Сайда.
— Это будет слишком опасно.
— Но никто ни в чем не заподозрит нас, двух мамелюков.
— Поступайте так, как считаете нужным.
Они крепко обнялись. Это была их последняя встреча: судьба каждого из них была уже предопределена. Они оба понимали, что Великий магистр умрет здесь, защищая крепость Сен-Жан д'Акр.
Де Шарней подыскал кусок ткани таких же размеров, как и Священное Полотно. Он понимал, какие опасности могут поджидать их по дороге, и на этот раз посчитал неприемлемым везти святыню в ларце. Они попытаются добраться до Константинополя, оттуда отплывут во Францию и, если повезет, в общей сложности через несколько месяцев прибудут туда.
Они с Саидом уже давно привыкли ночевать под открытым небом, питаться тем, что удается раздобыть в пути, и чувствовали себя одинаково хорошо и в лесу, и в пустыне. Все, что им было нужно, — так это два хороших скакуна.
Его мучили угрызения совести оттого, что он уезжает, а его товарищи остаются и наверняка погибнут. Де Шарней осознавал, что покидает эту землю навсегда, что никогда больше сюда не вернется, что в прекрасной Франции он будет вспоминать сухой воздух пустыни и веселье сарацинских военных лагерей, в которых он приобрел множество друзей. Люди есть люди, и не важно, какому богу они молятся. Ему довелось столкнуться с честью, справедливостью, болью, радостью, мудростью и горем как среди своих, так и в стане врагов. Люди ничем не отличались друг от друга, и разница между ними была лишь в том, что они сражались под разными знаменами.
Он договорился с Саидом, чтобы тот сопровождал его часть пути, а затем де Шарней собирался ехать один. Он не мог требовать от своего друга, чтобы тот покинул родную землю. Да Сайд и не сможет жить во Франции, хотя де Шарней и рассказывал ему, как прекрасно то местечко, где он вырос, — деревушка Лирей, расположенная недалеко от города Труа. Там он научился скакать верхом на лошади по зеленым лугам, раскинувшимся вокруг родительского дома, а еще фехтовать на маленьких мечах, которые ему и его брату изготовил кузнец по приказу отца, желавшего, чтобы его сыновья сызмальства готовились стать рыцарями.
Сайд уже состарился, так же как и сам де Шарней, и для него было уже слишком поздно начинать новую жизнь.
Де Шарней тщательно завернул погребальный саван Иисуса в раздобытую им ткань и положил его в сумку, которую всегда возил с собой. Затем он разыскал Сайда, рассказал ему о том, что предстояло сделать, и спросил, сможет ли Сайд сопровождать его часть пути, чтобы затем расстаться навсегда. Сайд согласился. Он понимал, что, когда вернется сюда, в Акре не останется уже ни одного христианина. Как бы там ни было, он, Сайд, останется доживать свой век здесь, со своими единоплеменниками.
Сверху обрушился просто шквал огня. Горящие стрелы перелетали через крепостные стены, неся смерть и разрушение всему, что вставало на их пути. Шестого апреля 1291 года от Рождества Христова мамелюки начали осаду крепости Сен-Жан д'Акр. В течение многих дней они пытались ворваться в крепость, отчаянно защищаемую тамплиерами.
Гийом де Боже приказал всем исповедаться и причаститься в тот день, когда должна была начаться осада. Он понимал, что немногим из них удастся выжить, а потому попросил всех очистить свою душу перед Господом.
Франсуа де Шарней уже уехал, попрощавшись с этими местами, за долгие годы ставшими ему родным домом. Де Боже верил, что де Шарней сумеет спасти погребальный саван Иисуса и довезет его до Франции. Сердце подсказало ему поручить эту миссию именно де Шарнею. Этот человек, сорок лет назад привезший сюда Священное Полотно из Константинополя, сможет вывезти его на Запад. Хотя, как говорят сарацины, «инш'алла» — если на то будет воля Аллаха!
Сколько теперь осталось рыцарей? Человек пятьдесят, не больше, все еще продолжали оборонять стены, не желая сдаваться, в то время как мирные жители — христиане — в панике, с криками бегали туда- сюда. Нет ничего более жуткого, чем состояние, которое испытывает человек в подобные моменты, когда речь идет о спасении собственной жизни.
Паника все больше охватывала жителей. Буквально в нескольких метрах от берега на дно пошло суденышко, перегруженное имуществом и людьми, пытавшимися убежать от неминуемой гибели.
В Акре, великой крепости тамплиеров, настоящей цитадели, вовсю кипела схватка. Тамплиеры не отступали ни на шаг, защищая каждую пядь земли ценой своей жизни, и лишь по их мертвым телам врагу удавалось продвигаться вперед.
Гийом де Боже, с мечом в руке, бился уже несколько часов подряд. Он давно потерял счет убитым врагам и не знал, сколько его товарищей пало, сражаясь рядом с ним. Он попросил своих рыцарей, если Акра все-таки будет захвачена мусульманами, попытаться выбраться отсюда живыми. Но никто из них не внял его просьбе, все тамплиеры продолжали сражаться насмерть, ибо верили, что скоро будут держать ответ за то, как поступали в этой жизни, перед самим Богом.
Великий магистр схватился с двумя яростно сражающимися сарацинами, отбиваясь от их сабель мечом, и вдруг… Что это? Он внезапно почувствовал острую боль в груди, и перед его глазами все погрузилось в темноту. Инш'алла!
Жану де Периго удалось отбить тело Гийома де Боже и, оттащив в сторону, прислонить его к стене. Раздался крик: Великий магистр убит! Акра вот-вот должна была пасть под натиском мусульман, однако Богу не было угодно, чтобы это произошло именно этой ночью.
Мамелюки возвратились в свой лагерь, и через некоторое время оттуда стали доноситься запах баранины и победные песни. Рыцари, изможденные битвой, собрались в главном зале. Им нужно было избрать Великого магистра, здесь и сейчас, ибо медлить они не могли. Они были усталыми, израненными, однако для них было важно, кто будет их командиром, когда они завтра пойдут на смертный бой и погибнут, сражаясь, ибо что же еще им оставалось? А сейчас они молились, прося Бога просветить их. В конце концов, преемником доблестного Гийома де Боже стал Тибо Годен.
28 мая 1291 года в Акре царили жара и отчаяние. Перед тем как взошло солнце, Тибо Годен приказал провести богослужение. А затем зазвенели мечи и полетели тучи стрел. Еще до захода солнца над Акрой стало развеваться вражеское знамя.
38
Анна Хименес проснулась, закричав, как будто она находилась в самой гуще битвы. Но нет, она была здесь, в центре Лондона, в номере отеля «Дочестер». По спине у нее струился пот, а в висках стучала бешено пульсирующая кровь. Встревоженная, Анна поднялась с постели и пошла в ванную. Волосы у нее прилипли к лицу, а ночная сорочка промокла от пота. Она разделась и приняла душ. Уже второй раз ей снилось, что она участвует в битве. Если бы она верила в переселение душ, то могла бы поклясться, что ей только что довелось побывать в крепости Сен-Жан д'Акр и увидеть, как погибали последние из тамплиеров. Он могла в деталях описать лицо и фигуру Гийома де Боже и цвет глаз Тибо Годена. Ей казалось, что она и
