Что если б слугам отдал он приказ На сто кусков рассечь меня тотчас, То мягким был бы этот приговор! Хотя и оскорбил его мой вздор, Хотя была мне воздаяньем — смерть, Вернее, слабым наказаньем — смерть, Моим ответом гордым раздражен, Не обнажил он гнева из ножон, Но приказал, чтобы его рабы, Меня связав, на произвол судьбы Меня в пустынной бросили глуши, Где человечьей не было души. Когда прошли две ночи и два дня, Ходжа, что звал дитятею меня, Но продал, потеряв со мною связь, Затосковал, продажи устыдясь. Он против горя устоять не мог, С разлукой споря, устоять не мог, Китай покинув, он пустился в путь, Чтоб снова на дитя свое взглянуть. Его дорога вдоль пустыни шла, Над нею ночь сгущалась, как смола, Когда, в двух переходах от меня, Приемный мой отец погнал коня, Шарахнувшись, сошел с дороги конь, С дороги сбился быстроногий конь. В сопровождении немногих слуг Ходжа в пустыне заблудился вдруг, Но, видно, счастья ночь вела его В ту сторону, где дочь была его. Вдруг сон свалил усталого ходжу: Когда б он знал, что близко я лежу! Он спешился и на траве заснул. Когда в глаза ему рассвет блеснул, Широкий путь увидел рядом он. Случайно степь окинул взглядом он. В степи чернело что-то в ста шагах, Лежало тело чье-то в ста шагах. То человек? Зачем же он в ярме? Откуда он? В своем ли он уме? Тут любопытство увлекло ходжу. Сказал: «Давай-ка сам я погляжу». Увидел: женщину песок занес, Она — в аркане собственных волос, Она бессильна, а кругом — песок, Вонзился в тело каждый волосок. Она жива? Или уже мертва? Ее от пут освободив едва, Он понял: брови и глаза — мои,
