И хворостинке ль тонкой уцелеть, Когда ударит молнийная плеть? О, для влюбленных много страхов есть! Страшней всего, однако, стыд и честь: Хоть в судорогах бейся день и ночь, Лишился чести — утешенья прочь! Позора избежать ведь нелегко Той, кто в любви заходит далеко. Пускай вздыхает так, что семь завес Поднимутся со всех семи небес, Но ей с лица не снять покров стыда, Ей от людского не уйти суда… Твоя печаль, я знаю, тяжела, Но не подумай, что моя мала. И все же, вспомнив о тебе, Фархад, Свои страданья множу я стократ. Я пленница любви твоей, и вот — Мой стон, мой вопль пронзает небосвод. С тобой в разлуке я забыла смех, Мне без тебя на свете нет утех: Венец мой царский захватил Хосров, Мой край родной поработил Хосров; Я и народ мой жить обречены, Как совы, в тьму пещер заточены; Нас всех теперь сравнял надменный враг: Мы все рабы — царица и бедняк. Те, кто в плену — мертвы при жизни тут, Те, кто спаслись — от страха перемрут. Все эти беды, весь позор, вся кровь — Всему причиной лишь моя любовь. Меня народ возненавидит… Ах, — Его проклятья у меня в ушах! Стыд перед ним терзает душу мне, Стыд пред Бану убьет меня вдвойне… И все-таки скажу я без прикрас: Моих страданий будь хоть во сто раз, Не в сто, а в тысячу раз больше будь, — Но только б на тебя еще взглянуть, — Клянусь, что буду я тверда, как сталь, Что отойдет с моей души печаль! Но и сейчас, в разлуке, в этот час, Что горше самой смерти во сто раз, Поскольку я еще дышу пока, Надежду в сердце я ношу пока. Конец тогда, когда надежды нет, — С надеждой можно отстрадать сто лет… Теперь я об одном тебя прошу: Письмо, что я в смятении пишу Пером смятенья, мертвая почти, — Внимательно прочти и перечти
