превратился в шофера, и вместе с великим князем они понеслись на автомобиле к поезду Пуришкевича, чтобы там — по заранее установленному плану — сжечь в топившейся печи все вещи Григория. После этого они должны были на извозчике проехать во дворец великого князя и приехать оттуда на автомобиле великого князя за телом Григория.
Пуришкевич с Юсуповым, куря, сидели в его кабинете. Потом князь встал, сказав, что он пройдет на минутку на половину старого князя. Но он пошел не туда, а кружным путем по большой лестнице спустился опять вниз и, точно притягиваемый какою-то странной силой, прошел в нижний кабинет и зажег свет. Григорий неподвижно лежал на каменном полу. Князь, опустившись на колено, взял его руку — пульса не было. Он приложил ухо к груди Григория — сердца не было слышно. И вдруг Григорий раскрыл один глаз — темный, бездонный, светящийся каким-то жутким светом… — в глазу этом вдруг загорается никакими словами непередаваемая ненависть, и с криком «Феликс, Феликс!» Григорий вскакивает и бросается на князя… Тот, полный ужаса, одним прыжком с страшным криком вылетел из кабинета…
— Пуришкевич, стреляйте! Стреляйте! Он жив… Он убегает… Аа-а-а…
И в одно мгновение, звеня шпорами, пролетел по лестнице вверх с лицом, искаженным ужасом, с глазами навыкате, задыхаясь, молодой князь и исчез опять на половине его родителей. Внизу слышались грузные, быстрые шаги человека, который направлялся к выходу. Пуришкевич, поставив револьвер на
Пуришкевич, растерянный, не зная, что делать, — Юсупов был невменяем, а остальные уехали — направился во дворец, в главный подъезд, где — он знал — дежурили два гвардейца.
При виде Пуришкевича они вскочили.
— Ребята, — подойдя к ним вплотную, твердо сказал Пуришкевич, — я убил Гришку Распутина, врага России и царя…
Один из гвардейцев радостно перекрестился и проговорил:
— Слава тебе, Господи!.. Давно следовало…
Другой после минутного колебания бросился на шею к Пуришкевичу и стал целовать его.
— Друзья, князь Феликс Феликсович и я надеемся на ваше полное молчание… — сказал Пуришкевич спокойнее. — Вы понимаете, что, раскройся дело, царица нас за это не похвалит. Сумеете ли вы молчать?
— Ваше превосходительство, — как бы с укоризной отвечали оба, — мы русские люди. Не извольте сумлеваться, не выдадим…
Он обнял их обоих и приказал им втянуть труп Григория в маленький подъезд около кабинета, где все происходило. И торопливо он вбежал по лестнице, чтобы посмотреть, что с Юсуповым. Он нашел его в ярко освещенной уборной над умывальной чашкой. Князь держался за голову и все отплевывался: его тошнило. Пуришкевич попробовал успокоить его, но тот все смотрел вперед блуждающим взглядом и дрожащим голосом без конца все повторял: «Феликс… Феликс… Феликс…» Они пошли опять вниз, когда дверь со двора отворилась и солдаты втащили труп Григория. Князь вдруг рванулся вперед, бросился в свой кабинет, схватил со стола гирю, данную ему Маклаковым, и стремглав бросился по лестнице к трупу Распутина и, подбежав к нему, стал изо всех сил, с каким-то диким остервенением бить его гирей по виску. Распутин был еще жив! Он хрипел, и Пуришкевичу сверху с лестницы было ясно видно, как у него закатился зрачок правого глаза, как будто глядевшего на него бессмысленно и страшно…
Потрясенный, Пуришкевич крикнул солдатам оттащить князя от умирающего — рана была в голову, смертельная, — но они, великаны, гвардейцы, едва могли совладать с князем, который уже как бы механически, но со все более и более возраставшим остервенением продолжал колотить Григория по виску. Он был весь сплошь забрызган кровью… И когда его оттащили, лицо его было по-прежнему дико, и он все бессмысленно повторял без конца: «Феликс… Феликс… Феликс…»
Пуришкевич приказал одному гвардейцу раздобыть что-нибудь, во что можно было бы завернуть труп Григория, а другого позвал к себе наверх, и он доложил, что только что внизу был городовой, который осведомлялся о причинах стрельбы во дворе.
— Зови его сюда! — решительно распорядился Пуришкевич.
Чрез несколько минут городовой был введен. Это был старый служака. Он смотрел подозрительно.
— Служивый, это ты справлялся о стрельбе? — спросил Пуришкевич.
— Так точно, ваше превосходительство… — отвечал тот.
— Ты меня знаешь?
— Так точно, знаю…
— Кто же я такой?
— Член Государственной Думы Владимир Митрофанович Пуришкевич.
— Верно. А этот барин тебе знаком? — указал Пуришкевич на князя, который находился все в том же ужасном состоянии.
— Так точно.
— Кто он?
— Его сиятельство князь Юсупов…
— Верно… Послушай, братец, — положив ему руку на плечо, продолжал Пуришкевич. — Ответь мне по совести: любишь ли ты батюшку царя и матушку Россию? Хочешь ли ты победы нашей над немцем?..
— Так точно, ваше превосходительство, хочу…
— А знаешь ли ты, кто злейший враг царя и России, кто мешает нам воевать, кто нам сажает Штюрмеров и всяких немцев в правители, кто забрал в свои руки царицу и чрез нее губит Россию?
— Так точно, — оживившись, отвечал городовой. — Знаю: Гришка Распутин.
— Ну, братец, его больше уже нет. Это мы стреляли по нем и убили его. Сумеешь ли ты молчать и нас не выдать?
Городовой призадумался.
— Так что, ваше превосходительство. Если спросят меня не под присягой, то ничего не скажу, а коли на присягу поведут, тут делать нечего, скажу все: соврать под присягой грех большой…
Пуришкевич узнал от него, что полициймейстером этого района состоит один знакомый ему полковник, порядочный человек, и отпустил городового. Во дворце уже слышалась осторожная суета проснувшихся слуг. Тайна убийства уже выплывала наружу. Передав князя его лакеям, он попросил их привести его в порядок, умыть, переодеть, а сам, хмурый, встревоженный, опять ушел курить в кабинет. Дело определенно портилось.
Чрез несколько минут, однако, послышался стук автомобиля на дворе, и уехавшие жечь вещи Григория торопливо вошли в кабинет. Великий князь был прямо в веселом расположении, но, взглянув на Пуришкевича, осекся и тревожно спросил:
— Qu’est ce qu’il est arrivé?[74]
Пуришкевич коротко рассказал все и попросил их торопиться: утро было уже близко. Оставив Юсупова дома, все остальные спустились вниз, втянули труп Григория в автомобиль великого князя, туда же положили заготовленные заблаговременно цепи и тяжелые гири, и, усевшись, все понеслись к заранее выбранному для потопления трупа месту на Малой Невке на окраине города. Шофером был теперь великий князь. На трупе Григория сидел один из гвардейцев, которого взяли с собой, чтобы помочь утопить тяжелое тело.
Пуришкевич с неудовольствием обнаружил в автомобиле шубу Григория и его боты.
— Да почему же вы не сожгли все это? — спросил он доктора Лазаверта.
— Шуба целиком в печь не влезала, — ответил тот, — а жена не сочла возможным распарывать ее и
