— Мне дали не тот телефон.
— А вы куда звонили?
— В «Комсомольскую правду».
— А-а-а!.. — раздается в трубке.
И в это время нас разъединяют, и московская телефонистка начинает приносить свои извинения, Она-де не расслышала, спутала две последние цифры телефона. Вместо «67» набрала «57».
Я вызываю старшую, прошу соединить меня с редакцией. Старшая не говорит «нет». Она говорите «Соединю, если останется время».
А времени, конечно, не осталось. Сначала говорили корреспонденты. Потом телефон занял начальник строительства, за — ним председатель приемочной комиссии ЦЭСа…
Всю ночь я не спал. Еще бы — такой прокол! Диктовать пятнадцать минут корреспонденцию неизвестно кому! А ведь у меня был повод спросить после первого же «алльё», с кем я говорю, А я не спросил. Был второй повод проявить бдительность. Я диктую: «Мария, Ольга, Руфина…», а девчонка даже не понимает, что это значит…
Я ругаю себя, а делу от этого нисколько не легче. «Комсомольская правда» осталась по моей вине без важной информации.
Ругаю себя не только всю ночь, но и два следующих дня, ибо эти два дня не было телефонной связи с Москвой, и я не имел возможности позвонить в редакцию. На третий день московский самолет доставил на Магнитку «Комсомольскую правду». На первой странице крупным шрифтом была напечатана статья о пуске ЦЭС под рубрикой «От нашего специального корреспондента. По телефону из Магнитогорска»,
— Ура! — закричал я по адресу Люды с частной квартиры.
Я ругаю девушку, называю ее бестолочью, а она, оказывается, настоящий товарищ. Не поленилась, разыскала редакцию, вручила заведующему промышленным отделом принятую по ошибке корреспонденцию от «нашего специального».
Ай да Люда! Ай, молодец! И я внимательно читаю, не внесла ли Люда в мою корреспонденцию отсебятины, Все в порядке, только в одном месте накладка: комсомолец Мордухович назван Руфиной, превращен из парня в девушку. За Руфину мне, конечно, придется извиниться перед Мордуховичем, свалить ошибку на плохую слышимость, на нерасторопную стенографистку.
Ошибка ошибкой, а Люда все равно молодец. Как только приеду в Москву, обязательно позвоню ей домой и скажу горячее спасибо.
Такой случай примерно через месяц представился. Я еду в Москву на совещание собкоров и прямо с вокзала, не заезжая ни домой, ни в редакцию, звоню по тому роковому телефону, две последние цифры которого не «67», а «57». Слышу в трубке знакомое «алльё». И начинаю разговор точь-в-точь как прошлый раз.
— Говорит Магнитогорск. Передаю корреспонденцию. Записывайте.
И слышу в ответ испуганный голос:
— Постойте, не диктуйте. Вас опять соединили не с тем номером.
— Нет, с тем, мне сегодня нужен как раз ваш номер. Добрый вечер, Люда!
— Это опять вы?
— Опять. Приехал в Москву сказать вам большое спасибо.
— И вам спасибо.
— За что мне?
— За ваше спасибо. Другой бы давно забыл, а вы через месяц вспомнили, позвонили.
Как будто все. Мы обменялись комплиментами, сказали друг другу спасибо. Можно прощаться, вешать трубку. А я не прощаюсь, на что-то надеюсь.
— А что, Люда, если нам встретиться?
— Зачем?
— Чтобы продолжить знакомство. Пожать друг другу руку
— Что ж, встретиться можно. Когда?
— Завтра днем, вам удобно?
— Где?
— Место назначайте вы.
— Давайте в час дня, у памятника Первопечатнику. Это близко и от Малого Черкасского переулка, где находится редакция, и от Большого Черкасского, где живу я.
— Как мы узнаем друг друга?
— В час дня, кроме нас двоих, никого у памятника не будет.
— Итак, до завтра.
Наступает завтра. В двенадцать я отправился к памятнику Первопечатника. По дороге зашел в парикмахерскую. Затем в цветочный магазин купить букетик гвоздики. Оттуда в кондитерскую за плиткой шоколада. Без пяти час я был уже у памятника. А здесь никого. Сажусь на скамейку, смотрю в сторону Большого Черкасского, откуда должна появиться Люда. Народу в мою сторону шло много. Парни, девушки. Парни мне были не нужны, а среди девушек я выбирал только хорошеньких. Как увижу лицо поприятней, так тут же говорю:
«Это она. Сейчас подойдет, сядет рядом. Я подарю букетик. Возьму под руку. Предложу пройтись по Твербулю имени Алпуша».
Так в те далекие годы мы, комсомольцы, — пользуясь рубленым телеграфным языком, называли Тверской бульвар имени Александра Пушкина.
Но хорошенькие не подходят. Идут мимо. Смотрю на часы: без пятнадцати два. Рядом на скамейке расположилась бабушка с коляской. Скоро подойдет Люда, а бабушка вместо того, чтобы встать, освободить ей место, внимательно смотрит на меня.
— Вы, кажется, кого-то ждете?
— Это очень заметно?
— Я сама жду одного человека.
— Кого, если не секрет?
— Корреспондента «Комсомольской правды». Из Магнитогорска.
— Люда?
— Людмила Кондратьевна, — поправляет меня женщина с коляской.
Я широко развожу руками и брякаю:
— Я представлял вас совсем не такой,
— Какой?
— Вы сказали по телефону: Люда… Я думал, вам лет семнадцать-восемнадцать.
— Внуки называют меня «бабой Людой» — я так и сказала вам.
— Простите, про «бабу» я не расслышал.
— А разве в редакции не сказали вам, сколько мне может быть лет?
— Я в редакции не был и звонил вчера прямо с вокзала. Спасибо за выручку в беде. Вы настоящий человек, вот вам на память! — сказал я и преподнес Людмиле Кондратьевне букетик.
— Гвоздика! — умилилась старушка. — Господи, сколько лет я не получала от молодых людей таких презентов! Понесу, подразню своего старика.
— Рассказывайте, как вас встретили в редакции?
— Хорошо. Зашла в комнату вашего заведующего Мирона. Он выслушал меня, посмеялся, Потом пригласил к себе человек пятнадцать молодых людей и велел второй раз рассказать, как я записывала вашу корреспонденцию. Затем повел меня в библиотеку и выписал на целый год «Комсомольскую правду» как премию.
— И вы читаете ее?
— Читаю.
— Ну и как?
— Говорить честно?
— Честно.
— А не обидитесь?
