Правда, собаки выли перед этимИ поэты писали стихи.Но кудлатым псам и кудлатым поэтамНе было кредита в оценке стихий.И вдруг, внезапно, около одиннадцати.Всё перестало существовать:Ничего и пусто. А души вынутыеЗеленели слабо в пустоте естества.То была благостность Промысла,Чтобы не мучить ожиданием конца:Электроны, планеты и всё прочее бросилаИ в миг растворила под ногами жильца.И когда всё было разрушеноИ, как путь, зазмеился замирный дым,То пошли по пути зеленые душенькиВверх и вниз, по делам своим.ОГОНЬИвану ЕлагинуБыл мир как обшлаг брандмейстера:Красное с золотом пополамНа фоне кромешной тьмы,Склеенный лавовым клейстеромИз огненных орифламм.А мыНа совсем минеральной ступениПредавались космической лени.Даже ангелы были растенья.Но, архангелом мучим,Орал минералИ карабкался к огненным кручам.Это – первый эон. А в хвосте – еще шестеро.Был мир как мечта брандмейстера.Всё пошло хорошо: наслоялись грузно периоды;Поглядишь: тилозавра выудитИз морей какой-нибудь бронтозавр.А не то – с гиппогрифом выедетНеподкованный ражий кентавр.Но потом появился некий,Имеющий узкий лоб.Расплодился в щелях, как клоп, –Съедобный, – от смерти отнекивалсяИ портил хороший космос:Сначала в горилловых космах,Потом – без штанов, но в тогах,Потом – в штанах, но без тог.Таща себе на подмогуВсё, что зацапать мог.И вот, без особого плана,Уверяя, что сам с усам,Трефовою мастью аэроплановКозыряет по небесам.Но, с мудростью агнца и кротостью змия,Не видит, что всё это – зря,Тонкой и пламенной стихии,Из которой создан, не зря.– Оттого, что текут эоны,Для нас неслышно звеня,И, как было во время оно,Притекут пред Лице Огня.* * *Марине КрасенскойВечерами, ночами, в затишьи,И в молчаньи, – когда я один.Утомленной душою я слышуОтдаленный призыв из глубин.Это тот, кто не ведает смерти.Отряхает рожденья покровИ в душе потревоженной чертитОтраженья несознанных слов.И в предчувствии вечной свободыОт земной и бескрылой душиСлышу: бурные, мощные водыИз глубин набегают в тиши.* * *