не брал, тогда чего стоят мои…
— Простите, Артур Иванович, но мне кажется, что помощь вам все-таки нужна.
Несколько мгновений я сидел, оглушенный. Мне и без того было нехорошо, эти же слова и вовсе выключили меня из процесса соображения. Развернувшись, я похолодел и потерял дар речи окончательно. За спиной моей стоял незнакомый мне мужчина в костюме, но без галстука, а за спиной его тот, кто стал причиной похолодания моих конечностей. За его спиной стоял Гома. Чуть поодаль, метрах в тридцати, у самого начала парковой зоны, прилегающей к клубу, сверкал великолепием и острыми формами джип «G500». Черный «Мерседес» пугал своим видом легкомысленный вид провинциальной улочки, и правая распахнутая дверца приглашала продолжить беседу в приватной обстановке.
— Вы думали, что неуязвимы? — спросил мужчина. — А убийство двух недоумков лишь укрепило вас в этих мыслях. Но вы не правы. Нам все-таки придется продолжить разговор.
Когда первый шок миновал, я посмотрел по сторонам. Заметив мое движение, оба обошли лавочку и оказались передо мной.
— Не стоит уповать на помощь этих остолопов, — догадался мужчина, вынимая из кармана и распахивая перед моим лицом красные корочки. Там было написано что-то про майора милиции какого-то управления какого-то подразделения МВД, еще что-то, однако меня не слишком заботили сейчас подробности, главное, что в солидном мужчине в штатском я безошибочно узнал майора в помятой форме, что проверял мои документы и билет на перроне Казанского вокзала в день моего отъезда. — Милицию в таких городках уважают и чтут, Артур Иванович. Тут за шерифа пятидесятилетний капитан, а я майор из Москвы. В последний раз здесь майора видели в сорок пятом. Так что, если вы закричите о помощи, а я покажу удостоверение, поверьте, повяжут вас.
— Сдается мне, вы тут не в командировке?
Некоторое время майор смотрел на меня как на дурачка, а потом рассмеялся и полез во внутренний карман. Вынув листок, он развернул его и поднес к моим глазам, как только что подносил удостоверение. У меня, наверное, действительно помешательство, поскольку я читаю командировочное предписание, выданное майору каким-то ОРБ, и в предписании указан этот город.
— Волна убийств захлестнула тихий городок, — объяснил майор. — И на помощь местным оперативникам брошены лучшие силы страны.
— Вам, наверное, дорого стоило, чтобы из лучших сил выбрали именно вас? — предположил я. — Впрочем, дайте мне сто баксов, и я на Черкизовском рынке достану вам не только такое предписание, но и удостоверение с вашей фотокарточкой.
— А у вас разве нет ста баксов? — тревожно спросил майор.
— Теперь нет и пятидесяти.
Оглянувшись столь же внимательно, как и я, из чего следовало, что майор не уверен, кого будут вязать в первую очередь, он прихватил меня за локоток.
— Пойдемте, нам есть о чем поговорить.
Бежать?
Ну, и куда я убегу? Водитель сейчас даст газу, и к рассеченной моей губе добавится переломанная нога.
Поднявшись, я последовал в джип.
Уже там я получил от Гомы один удар в грудину и второй по шее. Не исключено, что он тяжело переживал утрату двоих верных помощников. Я согласен, другую такую сладкую парочку ему разыскать будет трудно.
— Не тратьте силы попусту, — предупредил Гому майор, который находился в этой командировке, по- видимому, за старшего. Уверен, что предписание дано ему на тот случай, если вдруг он заинтересует местных ментов. А на самом деле человек сейчас в ежегодном оплачиваемом отпуске. Я даже думаю, что он и место отдыха указал — Алтайский край, чтобы ему потом оплатили дорогу. Такие люди копейками не разбрасываются. — Силы нам еще понадобятся.
Улица Ленина — пособник приезжающих для свершения противоправных деяний лиц. Всему виной, верно, присутствие на ней многоквартирных домов. Понятно, что пытать и жить в частном доме неудобно: вышел облегчиться — и уже десять человек узнали, куда и зачем ты пошел. Чем чаще мелькаешь, тем лучше запоминаешься. Дом, в который мы приехали, был третьим по счету на улице Ленина от того, где я совершил угодное обществу деяние — избавление оного от бывших санитаров и по совместительству некрофилов из московского морга Ханыги и Лютика.
На этот раз квартира была трехкомнатная, и в одной из комнат, самой маленькой, изолированной с одной стороны кухней, а с другой — комнатой, меня тотчас примотали к стулу по заведенной здесь традиции — скотчем. Я уже даже как-то привык к этому.
Первые слова, которые произнес майор милиции (а может, и не майор, и не милиции), убедили меня в том, что на этот раз заниматься глупостями никто не будет. Видимо выслушав доклад Гомы о результатах последней операции, Бронислав направил ко мне более авторитетного переговорщика, чем Гома. И майор сказал сразу и без обиняков:
— Артур Иванович, ваша жизнь зависит от вашей искренности. Вы говорите, на каком счету замаскированы четыре с половиной миллиона долларов, мы же дарим вам свободу и, что самое главное, жизнь.
— А разве жизнь и свобода — это не одно и то же?
Майор (я все-таки буду называть его майором, хотя и уверен, что никакой он не майор, однако называть его как-то иначе невозможно, потому что фамилию этого ублюдка я прочитал и сразу забыл) вздохнул.
— Я вам сейчас выстрелю в лоб, и вы тотчас станете свободным от всего. Но разве это жизнь? — И он на самом деле вытащил откуда-то из своих складок ствол и прижал его дульным срезом к моей переносице.
— Не жизнь, — вынужден был согласиться я. — Но станет ли вам легче от того, что вы выстрелите мне в лоб, а четырех с половиной миллионов долларов не получите?
— Вот для того-то я сюда и приехал, — вздохнул он во второй раз, — чтобы получить. — Скажите, вы любите боль?
— Не понимаю вас…
Он почесал подбородок:
— Когда приходите к стоматологу и он спрашивает, что колоть — лидокаин или новокаин, вы не говорите ему, что колоть вообще ничего не нужно?
— Я прошу колоть самый сильный препарат.
— Ага, значит, боль вам не нравится. Я так и думал. — С этими словами он опустил пистолет и нажал на спусковой крючок.
Сначала я услышал хруст в своей ноге, потом выстрел, и только потом мозг пронзила острая, как разряд тока, боль.
Закричав, я так накренился вместе со стулом, что, если бы Гома меня не удержал, я рухнул бы на пол.
С дрожащими от шока коленями я наклонился и посмотрел вниз. Пуля прошла в отверстие сандалии, пробила стопу насквозь и вонзилась в пол. Мое изумление от случившегося было столь велико, что я даже пошевелил пальцами, чтобы удостовериться в целости костей. Они были целы…
Подтянув стул, майор сел на него, как на коня, и положил огромную, как у мастифа, голову на руки. В какое-то мгновение мне даже показалось, что он не выдержит и лизнет мне лицо.
— Я вам расскажу одну историю, Артур Иванович, — сказал он тоном, каким обычно очумевшие от ночной смены дикторы «Маяка» рассказывают об очередном успехе бригады сталеваров из Череповца. — Когда мне было шесть лет, у меня была восьмилетняя сестра. Однажды она отняла у меня голубого ослика, и тогда я откусил ей губу. Сестру свою я люблю больше всех на свете, но о поступке своем я ничуть не жалею. Не нужно ей было забирать чужую игрушку. Мораль же сей истории такова: представляете, что я могу сделать с человеком, к которому питаю неприязнь?
— Уверен, что эта история о голубом ослике еще не стала достоянием психологов ГУВД Москвы.
Майор вздохнул и взял «макаров» со стоящего рядом с нами стола. Когда он стрелял во вторую мою
