— Заприте дверь! — вскричал он.
— Тут все равно никого, кроме нас, нет, — огрызнулся Молчанов, и я стал догадываться, что эти двое стоят на одной ступени иерархической лестницы, да только не всем позволено знать это.
— Я объясню тебе, негодяй, что значит боль!
Он завел руку за спину и щелкнул пальцем. И один из присутствующих докторов протянул ему новенький несессер. Вжикнув молнией, Старостин обнажил содержимое, и я увидел несколько заполненных шприцев. Хорошее окончание дня… Подумав об этом, я машинально посмотрел на настенные часы над дверью. Я оказался не прав. День новый только начался. Было три минуты второго. Смертников колоний особого режима выводили на казнь в три часа. Со мной что-то торопятся.
— Сначала ты посмотришь на это со стороны, — подумав надо мной со шприцем в руке, проговорил вдруг Сергей Олегович и двинулся к помертвевшему от ужаса начальнику юротдела.
Нам, и мне и ему, ввели какое-то обезболивающее, и теперь мне стала понятна такая гуманность. Нужно, чтобы побочные болевые ощущения не мешали чувствовать главное.
Игла впилась в плечо моего босса, и он еще до того, как Старостин отошел от него, выгнулся дугой и закричал…
Я смотрел на муки своего подельника, стараясь не пропустить ни единой судороги. Через некоторое время игла корпоративного наказания войдет в меня, и мне хотелось быть готовым к тому, что чувствовал сейчас он. Пена валила из его рта, радужные оболочки съехали куда-то в сторону, так что глаза выглядели как два бельма. Он кричал что-то нечленораздельное, извивался всем телом, и испытал бы, наверное, невероятное облегчение, если бы был развязан. Выгнись он колесом, ему было бы куда лучше…
Вдоволь насладившись зрелищем, Старостин щелкнул пальцами, распухшими от хорошей жизни и ставшими похожими на сардельки, и в его руку лег новый шприц. Я стал беспокоиться, не задержался ли Сергей Олегович с антидотом. Пока тот войдет в кровь, пока нейтрализует отраву…
Через минуту мой спутник, мокрый от пота, обезвоженный и одуревший, сидел на стуле и стонал, как компьютер со сломанным вентилятором.
— Вы увидели, что чувствует человек, пораженный раком. Такие же боли вы стали бы ощущать через месяц.
— Это что, лекция по общей медицине?
Молчанов усмехнулся, Старостин, надев очки, посмотрел на меня пристальным взглядом.
— Боитесь, оттого и дерзите?
Я проглотил слюну. Старостин очень правильно угадал мое состояние.
— Говорят, — оттягивая момент укола, прохрипел я, — боятся, когда ненавидят. Готов поспорить с этим утверждением, однако если оно верно, то я вас действительно боюсь.
Покусав нижнюю губу — и я не сомневался, что он обдумывает, чем еще помимо своей отравы усилить мою боль — Старостин обернулся и кивнул Молчанову. На лицо начальника СБ заползла хориная улыбка, он поднялся и вышел вон.
— Инъекцию от руки врага… Я ведь враг вам?
Я кивнул.
— Инъекцию от руки врага вы примете, как должное. Но интересно будет посмотреть, как вы будете выглядеть, когда иголочку вам вставит близкий человек…
Подняв глаза, которые уже заливал пот, я увидел…
Она вошла, глядя перед собой просто и непринужденно. Так входят в палаты медсестры. Приблизившись, она наклонилась и убрала мне взмокшую прядь за ухо. Она была одета в тот костюм, что я купил ей в «Третьяковке»: шикарные пиджак и брюки от Версаче.
— Почему ты ушел? — шептала она, и я чувствовал, как сладко пахнут ее губы. — И ты, кажется, не удивлен? Прости, но это работа. Риммочка не в штате, но я, извини, сотрудница с безупречной репутацией.
Я рассмеялся, чувствуя, что мне нехорошо уже просто от того, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.
— Вот же сука-любовь… — я смеялся, потому что мне было на самом деле смешно. — Черт знает, что сказать тебе… Все как в дурном сне. Так вот, значит, каких салатов ты переела…
— Рак, Герман, это рак, — успокоила меня она. — На тот момент у меня было в копилке сто двадцать тысяч. Сейчас мы расстанемся, и у меня будет двести. Я хочу жить сильнее, чем ты, милый… И вот ведь в чем вся прелесть нашего с тобой общения… Окажись ты правильным парнем и выбери между мною и жаждой правды, мне бы еще долго пришлось ждать пополнения счета. И кто знает, успела ли бы я…
— Восемьдесят тысяч за иуцию… — пробормотал я и посмотрел на начальника юротдела. — Ты был прав. При таких окладах персоналу маржа невелика!
— Я тебе ничего не говорил!..
Я с изумлением и еще пристальнее посмотрел на него. Это был уже не тот правдолюб. Один укол — и передо мной на стуле сидит совершенно другой человек. Показалось мне или это было на самом деле так, но он и внешне, кажется, изменился.
— Ну что, Старостин… — дотянувшись зубами до вздыбленного рукава рубашки, я рванул его и обнажил плечо. — Приступай к оптимизации.
Ирине очень не нравилось мое поведение. Гораздо легче ей было бы сейчас казнить человека, с которым прожила полгода, если бы он оказался мразью. Другого способа наказать эту женщину я не знаю.
— Коли, коли, Иринка, — разрешил я, глядя на сияющее искоркой острие иглы. — То, что ты увидишь, далеко не те оргазмы, которые я испытывал, но, согласись, и ты не эта «клубничка»… За последние две недели я дважды получил невероятный кайф. Это трах с Риммочкой у сортира и участие в разрушении этой Приблуды, — я посмотрел на машину. — Доктор Старостин, неужели нельзя никак исправить?
— Вводи! — взревел он и побагровел явно не от удовольствия…
Я пропущу пару абзацев. Мне не хочется, чтобы кто-то стал свидетелем тому, что со мной происходило. Это очень неприятное зрелище… Хуже мне не было никогда. Пусть это умрет вместе со мной, а для красного словца я скажу лишь, что это были страницы книги моей жизни, вырванные рукой времени и позабытые. Быть может, потом, спустя годы, когда мне посчастливится встретиться с теми, кто был участником этих событий, мне удастся вставить чистые листы и со слов очевидцев реконструировать прошлое… Я пришел в себя, когда часы на стене показывали пять минут четвертого. Мое удовольствие Старостин продлил на час больше, чем…
Глава 27
…удовольствие моего бывшего босса. И я знаю, почему он это сделал.
Пока меня трясло и ломало, изменилось не только положение стрелок на циферблате. Начальник юротдела сидел с уже освобожденными ногами и курил. Ноги его, впрочем, были по-прежнему привязаны к ножкам стула.
— Вот это и есть боль, мой мальчик, — убедившись, что я обрел способность соображать, подсказал мне Старостин. Кажется, придя в чувство, я оторвал его от плотного разговора. На щеках его пролегли красные морщины, появляющиеся у людей, которые долго говорили или смеялись.
Виват Чекалин! Ты снова в теме…
— Да, это не порубка костов с отъятием халявного абонемента на фитнес, — прохрипел я, сплевывая с губ все лишнее.
Несколько секунд в комнате висела гробовая тишина. Я даже услышал, как над дверью дважды клацнула стрелка на входящих в моду в крупных корпорациях часах «Стрела». А потом Старостин искренне расхохотался, после чего засмеялись охранники и так далее. Не выдержал и улыбнулся даже Молчанов. Если бы не лежащие на столиках шприцы, можно было подумать, что Чекалин только что рассказал прикольный анекдот. Этот смех Старостина — дань моему поступку. Кажется, он уважает наглых типов. Вот ты посмотри, его и так предупреждали, и эдак, и кололи, а он снова за свое, и при этом имеет справку, что с
