присущие уроженцам заокеанской страны. Что же касается дамы, то она, зная, что стоит ка этом базаре мистер Духр, какими делами он занимается и что может сделать, была не прочь завлечь и его в свои сети, но, к сожалению, в данный момент её больше интересовал другой, а именно его превосходительство господин Хосейн Боланд Бала.
Сидя в когда-то мягком, а теперь с вылезшими пружинами кресле господина Манучехра Доулатдуста, положив на колени квадратную, сплетённую из золотых колечек сумочку, она держала между пальцами американскую сигарету и, время от времени поднося её к тонким накрашенным губам, с надменным видом выпускала изо рта струйку дыма. Не желая молчать в присутствии представителя правительства могущественного государства, она обратилась к господину Хосейну Боланд Бала.
— Сегодня погода немного улучшилась.
— Да неужели?
— До полудня было тепло, светило солнце…
— Да что вы говорите?
— Я думаю, что теперь зиме уже пришёл конец.
— Не может этого быть!
— Вы сегодня изволили прийти один, ваше превосходительство?
— Да, горбан.
— А мадам разве не с вами?
— Нет, горбан.
— Почему?
— Да как вам сказать? Я сам удивляюсь, почему она не приехала.
— Замечательно, вы всегда всему удивляетесь.
— Неужели?
— Может быть, мадам сегодня нездорова?
— Я не буду удивлён, если она нездорова.
— Разве, когда вы шли сюда, её не было дома?
— Нет, почему, она была дома.
— Так что же случилось, что она с вами не пришла?
— Как вам сказать? Я сам удивляюсь, почему она не пришла.
Тут наконец терпение дамы лопнуло. Тем не менее она сдержала негодование и лишь сочла за лучшее переменить собеседника. Обернувшись к мистеру Духру, она сказала:
— Мистер Духр, вы в Америке тоже встречались с господином Боланд Бала или же познакомились с ним только здесь?
— Нет, я удостаивался чести видеться с ним и в Америке. Мне было необходимо посоветоваться с ним о делах, которые мне предстояли в Иране.
— А что, в Америке он тоже постоянно был в состоянии изумления?
Здесь господин Боланд Бала не удержался и решил пошутить:
— Ханум, я был в состоянии изумления даже тогда, когда находился в чреве матери.
На этот раз ханум тоже не осталась в долгу:
— Неужели?
— Да, ханум, и в этом нет ничего удивительного.
— Как же так? Это должно быть удивительно даже для вас самого.
— Конечно, ханум, я тоже удивлялся этому раньше, но потом привык.
Видя, что беседа приняла такую форму, мистер Духр понял, что участие в ней не сулит ему ни малейшей пользы и что в этот исторический день, на этом чрезвычайно важном банкете, где собрались все руководители государства и армии, где можно провести время с гораздо большей выгодой для себя, он просто тратит время на пустые разговоры. Он поставил свой бокал с виски, который держал в руке, на круглый стол, стоявший рядом, и направился в другую комнату, но в дверях совершенно неожиданно ему преградила путь широкоплечая, толстая женщина. Он хотел протиснуться мимо неё, однако дама была настолько полной, что загородила собой весь дверной проём. Рассмеявшись каким-то неприятным смехом, она сказала:
— Ну, что вы, мистер Духр, неужели вы думаете, вам удастся так легко вырваться из моих рук. Я уже два часа ищу вас, обливаясь потом, бегаю из одной комнаты в другую.
— Напрасно вы себя беспокоите, закон, о котором мы говорили, ещё не принят. Но заверяю вас, как только это произойдёт, ни ваш зять, ни ваша невестка не будут нами забыты. Мы, американцы, очень пунктуальны в выполнении своих обещаний.
— Дай бог, чтобы ваша опека над нами была вечной.
Мистер Духр только было собрался ответить мадам, как вдруг грубый, резкий голос заставил его содрогнуться. Его превосходительство господин Аболь Хасан Эхтеладж, главный директор Национального банка Ирама, утомлённый и огорчённый плохой игрой в бридж его превосходительства господина Ахмада Модабера, министра сельского хозяйства, встав из-за стола, расстроил игру, наговорил министру сельского хозяйства всё, что пришло ему на язык, и теперь срывал свою злость на господине Манучехре Доулатдусте, хозяине дома и организаторе банкета, который понёс так много расходов и претерпел столько забот. Ещё никогда в жизни господин Доулатдуст не попадал в такой переплёт. Как он ни потирал руки, как ни склонял подобострастно голову, как ни отвешивал смущённо низкие поклоны, стараясь сгладить конфликт, — на сей раз всё было бесполезно. Господин главный директор Национального банка был настолько возбуждён, что все эти обычно хорошо действующие средства на сей раз не возымели никакого действия.
— Нет, господин Доулатдуст, так дальше продолжаться не может! Я сейчас же отсюда в вашем присутствии позвоню начальнику кредитного отдела и, если даже он спит в объятиях своей супруги, вытащу его к телефону и дам указания завтра же, с самого утра, закрыть вам кредит в банке. Ваши спекуляции препятствуют осуществлению наших планов. Если из всех ваших операций должны извлекать прибыль только вы сами, то спрашивается, дл
— Но подумайте, господин главный директор, стоит ли в такой ответственный момент, когда идут выборы, чинить нам препятствия?
— Денежная политика правительства не имеет никакого отношения к выборам.
— Господин директор, подумайте, что вы говорите! Конечно, вы имеете могущественную опору и никто не посмеет посягнуть на ваше положение, но знайте, если вопрос станет остро, мы тоже сможем предпринять решительные шаги.
— Ах вот как! Вы угрожаете мне революцией? Нет, господин Доулатдуст, нас не запугаете! Такие противники, как вы, нам не страшны. А чтобы вы поняли, что я не из трусливого десятка, немедленно покажите мне, где у вас телефон. У меня срочное дело, и мне некогда тут с вами разглагольствовать.
Взбешённый господин главный директор банка пересёк гостиную господина Манучехра Доулатдуста и, выйдя в вестибюль, увидел на площадке перед лестницей висящий на стене телефон, около которого стояла несчастная Омм-ол-Банин, в своём белом переднике и в платье, специально сшитом для сегодняшнего вечера. Его превосходительству господину главному директору банка показалось, что Омм-ол-Банин нарочно поставили, чтобы мешать уважаемым гостям разговаривать по телефону. Подойдя к ней, он схватил её за ворот и оттолкнул на середину вестибюля, затем быстро набрал номер телефона и сделал то, чего он не должен был делать. Разговаривая с начальником кредитного отдела банка и давая ему соответствующие инструкции, он сопровождал свой разговор выразительными жестами и потрясал кулаком.
Господин Доулатдуст в полной растерянности стоял неподалёку, напоминая вытащенную из воды мышь, и не знал, что ему делать с этим дорогим гостем, который всего лишь полчаса назад, наевшись до отвала за столом, расхваливал Нахид приготовленные ею кушанья. Как ни старался господин Доулатдуст, он никак не мог понять, что за странный способ обращения с хозяевами дома избрал его гость, уважаемый директор банка. Господин Доулатдуст вспомнил, что в последнее время господин главный директор банка в отличие от сегодняшнего вечера с исключительной любезностью выполнял малейшие прихоти как его самого, так и его хозяев на политическом базаре.
Наконец господин главный директор банка резко повесил трубку телефона и направился к гардеробу.
