Взяв свою шляпу и пальто, не дав даже Рамазану Али подать пальто, и не сказав ничего своей низкорослой и бесцветной супруге, которая в углу одной из комнат тихим голосом и нежными словами пыталась покорить сердце какого-то молодого американца, он быстро спустился по лестнице и вышел из дома. На улице он набросился на шофёра за то, что тот подал машину с небольшой задержкой, обругал его и, сорвав на нём гнев, плюхнулся на заднее сиденье машины Национального банка и удалился восвояси.
Закусив губу, потрясённый Манучехр наблюдал эту сцену, не зная, что ему думать и как поступить. Ещё никогда в жизни он не был так ошеломлён. Этот человек, который всегда умудрялся разрешать самые сложные дела в свою пользу, никогда не терял выдержки и хладнокровия и в трудную минуту всегда выходил сухим из воды, сейчас был совершенно беспомощен перед загадкой, заданной ему неожиданным и странным поведением главного директора банка. Он не знал, чем объяснить этот выпад со стороны господина Эхтеладжа — то ли указаниями, данными масонской ложей, то ли… Нет, вряд ли, там нет оснований быть недовольными им. Ведь только позавчера эти господа через Сеида Ананати, демагогия которого душила весь мир и который был способен в любой час, когда этого захотят господа, поднять огромный скандал во имя ислама, снова передали ему тысячу всяких мелких поручений, через неге же был достигнут сговор с политическими воротилами. А всего две недели назад они посылали его к Сеиду. И разве не с его помощью они тайно вручили этому благословенному Сеиду чек?
Господин Манучехр Доулатдуст долго стоял возле Омм-ол-Банин и Рамазана Али, не в силах прийти в себя. Наконец он принял какое-то решение и поспешно вернулся в гостиную. Там он увидел, что Сеид Ананати, стоя около окна, с увлечением разговаривает с господином премьер— министром. Господин Доулатдуст сразу понял, что, если он не прервёт их беседу, сам Сеид вряд ли скоро отстанет от премьер- министра и, вероятно, ещё долго будет торговаться с ним из-за лишних ста динаров[87]. Поэтому, пользуясь некоторыми сведениями из области психологии он решил, что едва ли найдётся более подходящий человек чем господин Джавал Аммамеи, который смог бы вырвать премьер-министра из лап Сеида, а самого Сеида предоставить в его распоряжение. Он быстро прошёл в соседнюю комнату и, обратившись к Джавалу Аммамеи, подвёл его к премьер-министру. Как только Джавал Аммамеи взял премьер-министра под руку и потащил его за собой, а Сеид оказался один, Манучехр подошёл к нему и жалобным тоном, с обидой в голосе стал рассказывать об инциденте.
— Неужели? Этого не может быть! Недаром ему уже тысячу раз советовали полечить свои мозги.
— Вы хотите сказать, что он ненормальный и не отвечает за свои поступки?
— Нет, здесь речь идёт не об ответственности, это связано с «подлым противоречием характера», который европейцы называют комплексом превосходства.
— Простите, горбан, что вы изволили сказать?
— Ничего, его поведение не имеет отношения к вам. В священном коране тоже имеется упоминание об этом.
— Упоминание о том, что господин Эхтеладж закрывает мне кредит?
— Нет, ага[88]. Почему вы отклоняетесь от темы разговора? Там делается намёк на подобных ему людей. Помните — «осёл нуждается в узде». Вообще-то, на мой взгляд, все правители этой страны страдают «мысленной похотливостью», которую я в своей известной книге «Национальные стихи» называю «мысленным онанизмом».
— Ах вот как. Теперь я понимаю, почему он, уезжая домой, оставил свою супругу здесь. Во всяком случае, мой дорогой, да паду я жертвой ваших предков, умоляю вас: предпримите что-нибудь, ведь дело даже не в том, что погибну я, — это не беда, — но расстроятся все планы по выборам и наши главные дела, которые мы собирались осуществить.
— Вы знаете, ага, ведь все обязанности уже распределены. На меня возложены только политические и военные дела; что же касается экономических и культурных, то ими занимается господин доктор Тейэби. Вы обратитесь к нему и попросите, чтобы он завтра утром посовещался по этому поводу где нужно.
Тут господин Доулатдуст заметил, что старший брат господина главного директора Национального банка, которого господин директор любит больше самого себя, в кабинете увлечён игрой в реми с четырьмя дамами, и подумал, что, прежде чем обращаться к постороннему для господина директора банка человеку, пожалуй, будет лучше, если он поговорит с членом его уважаемой фамилии. Он поспешно направился в соседнюю комнату, где в уголке Махин Фаразджуй со скучающим видом, глядя в зеркальце, пудрила лицо и подкрашивала губы. В тот момент, когда она, покончив с лицом, торопливо начала пудрить плечи и грудь, держа в одной руке сумочку, а в другой пушок, Манучехр схватил её за руку, потащил в кабинет и без всяких, церемоний посадил на место господина Голама Хосейна Эхтеладжа, знаменитого градоправителя города Тегерана, попросив её принять участие в игре, пока он завершит одно очень важное дело, которое он имеет к господину Эхтеладжу.
Затем он отвёл господина градоправителя в сторону и рассказал ему всё, что произошло, от начала до конца. Господин Эхтеладж пристально разглядывал из-под пенсне находившихся в комнате, а потому слушал рассказ Манучехра крайне невнимательно и лишь ради приличия время от времени покачивал головой. Наконец он сказал:
— Что же теперь вы хотите от меня?
— Я вас прошу пожурить вашего брата. С друзьями нужно обращаться лучше, чем это делает он.
— Во-первых, в нашей семье не принято, чтобы братья делали друг другу замечания. Каждый волен поступать так, как он считает нужным. Во-вторых, не в традициях нашей семьи дружить с кем-либо, ибо дружба — спутник нужды, а мы, слава богу, ни в ком и ни в чём не нуждаемся. В-третьих, нашим друзьям не следует обижаться на нас, так как дружба с нами — дело почётное и ради этого люди должны идти на жертвы.
— Вы правы, конечно, ваш покорный слуга принимает эту американскую философию на все сто процентов. Ещё в дни моей молодости мы держали в магазине одного приказчика, который тоже проповедовал её, но несчастный скончался в юные годы. Я сейчас запамятовал, как он это называл, но если немного подумаю, то вспомню… А, припоминаю… он, кажется, называл это прагматизмом. Д
— Браво, господин Доулатдуст! Постепенно и вы набираетесь культуры!
— Горбан, что делать! Ситуация изменилась, и мне не хотелось бы, чтобы на этот раз мадам поехала в Америку без меня.
— Очень жаль, что мадам немного в летах, а не то я бы поехал с вами.
— Простите, но я хотел бы закончить разговор…
— При условии, если вы продлите на три месяца срок того векселя, о котором я с вами говорил позавчера по телефону…
— Хорошо, я согласен.
— А теперь, пожалуйста, продолжайте, я к вашим услугам,
— К сожалению, это произошло без вас. Сейчас ваш братец был крайне нелюбезен со мной. Вы же знаете, какие убытки я постоянно терплю от ваших векселей. Поэтому я считал себя вправе обратиться к нему с очень маленькой просьбой, а он наговорил мне кучу всяких неприятностей и, поссорившись, ушёл. Разве вы когда-нибудь видели, чтобы гость отказал в просьбе хозяину дома и покинул его дом?
— Милый, дорогой мой господин Доулатдуст, вы же коммерсант и должны всё понимать. Это вина не моего несчастного брата. Разве вы забыли, что в то время, когда мы, трое братьев, были ещё детьми, в Гиляне загубили нашего отца? Мы убежали из Гиляна в Тегеран. Кто тогда в этой суматохе позаботился о нас? Никто. Со всех сторон на нас посыпались тумаки и проклятия. Да упокоит господь душу американки миссис Кларк, которая с миссионерской целью приехала в Тегеран. Она была акушеркой и имела лечебницу в начале улицы Ала-од-Доуле. Миссис Кларк усыновила моего брата, воспитала его, обучила и вывела в люди. А теперь, сами посудите, может ли. ребёнок, который вырос в доме, где удовлетворялись все его капризы, ребёнок, который рос под надзором американской акушерки миссис Кларк, может ли он быть способен на какие-нибудь сделки? Во-первых, он недостаточно хорошо понимает персидский язык; во- вторых, он привык верить только тому, что ему скажут наши друзья. Кроме того, вы же знаете, что он воспитанник шахиншахского банка и работает там многие годы. Если в шахиншахском банке учитываются векселя, то это не коммерческие, а политические векселя, да и вообще-то говоря в экономиченском мире не существует неполитических векселей. Очевидно, он в эти дни почувствовал, что ваши позиции или ослабли, или имеют тенденцию к ослаблению, и, если теперь он вступит в какую-либо сделку с вами, он будет нести
