– Да, – внутренне ответила Сьюки. И снова тишина.
– О'кей, – вздохнула директор по кастингу, – можете перестать улыбаться.
– Ну как? – пробормотала Сьюки, но директор не слышала ее, и Сьюки покинула зал, внутренне хмурясь по дороге домой.
В тот вечер все они встретились на квартире у Джона. По телевизору с выключенным звуком шел какой-то сериал, и Кэти знала, что навсегда запомнит этот момент. Она стояла в проеме кухонной двери, опираясь рукой на косяк. Сьюки стояла с другой стороны, и посередине они держались за руки. Напротив них, в гостиной, Джон стоял спиной к ним и разговаривал по телефону. Не двигаясь, они смотрели на него.
– Единственное сомнение, – сказал Джон в трубку, – это процентное деление.
Они задержали дыхание.
– Признаюсь, – сказал Джон, и они крепче сжали руки, – что пятнадцать процентов кажутся ужасно большой суммой денег.
– Да, да, да, да, – кивал Джон трубке, пиная ковер левой ногой при каждом кивке, что делало его похожим на нервную курицу.
Сьюки ослабила хватку, но Кэти, самая оптимистичная из них, менеджер кафе, снова стиснула ее ладонь.
– Да, я понимаю, – сказал Джон, – конечно. Пауза.
Сьюки закрыла глаза и повернулась к кухне. Кэти одна смотрела на Джона. Она не собиралась это пропускать. Однажды она расскажет своим внукам, что была единственной в мире свидетельницей того, как всемирно известный писатель Джон Барристер заполучил агента.
– Да, спасибо, я очень признателен. Нет. Я понимаю. Спасибо.
Кэти присоединилась к Сьюки на кухне. Они сделали себе по чашке чаю и согласились, что не будут высказывать никакого негатива. Они покажут Джону силу духа. Они не дадут ему сникнуть. Они принесут ему пиво и шоколад.
Джон вошел на кухню. Они посмотрели на него. Он запустил руки в волосы, провел по лицу так, будто мылся в душе.
– Ну? – спросила Сьюки.
– Я…я…
– Что? – спросила Кэти.
– Я не могу в это поверить.
– Ради бога, – сказала Сьюки, – что случилось?
– У меня есть агент, – просиял Джон, – Ричард Миллер. Ричард Миллер – мой агент.
Кэти шумно обрадовалась. Она кричала, пританцовывала, тормошила Джона, даже дала ему оплеуху. Она не хотела радоваться одна – вытащила-таки Джона танцевать. А потом они повернулись к Сьюки, и она тоже присоединилась к ним.
– Он сказал, что все получают пятнадцать процентов, – сказал Джон, беря у Кэти только что налитый бокал вина, – даже Дилан Эдвардс.
Девушки завизжали. Дилан Эдвардс! А вечеринки там будут? А Джон их пригласит? Значит ли это, что он стал членом клуба?
Это продолжалось до тех пор, пока Джону не пришло время собираться на работу, и девушки остались на кухне одни. С вином.
– Черт, – сказала Кэти, тряхнув головой.
– М-м, – улыбнулась Сьюки.
– Это невероятно.
– М-м, – ответила Сьюки.
– Я имею в виду, что это не просто невероятно, а… НЕВЕРОЯТНО.
– Я знаю.
– Он собирается это сделать.
– М-м.
– Черт, он все делает правильно.
– Да, я знаю.
– Думаешь, он забудет нас, когда станет знаменитым? – спросила Кэти.
– Ну, меня он запомнит точно, – сказала Сьюки.
– Угу.
– Я собираюсь вытатуировать свое имя у него на лбу.
Кэти засмеялась.
– А потом, – продолжала Сьюки, моя свой стакан, – может, я получу работу, наконец.
Кэти перестала смеяться.
– Знаешь, – вдруг сказала она, потому что только успела поймать мысль, – я никогда не думала, как мне будет тяжело в двадцать с лишним лет.
14
Два часа и две бутылки вина спустя Сьюки и Кэти примирились с окружающим миром. Они пришли к выводу, что причина того, что в двадцать с лишним лет им жилось нелегко, заключалась в том, что они никогда не испытывали притеснений, дискриминации, голода, землетрясения или потопа, геноцида и еще многих вещей. Они никогда не будут жить в бедности, испытывать боль и постоянно беременеть. Телевидение развлекает их, когда у них нет сил, времени или денег, чтобы пойти поразвлекаться. Медикаменты помогают справиться с болезнями. В общем, они пришли к выводу, что они так несчастны в свои двадцать с лишним потому, что им, черт побери, обалденно повезло.
– Типичное явление, – сказала Сьюки, качая головой, – слишком много альтернатив, слишком много надежд, слишком много… – она замолчала, пытаясь подобрать слово.
– М-м-м, – протянула Кэти.
– Знаешь, чего я действительно хочу? – внезапно спросила Сьюки. – Чтобы действительно быть счастливой?
– Розовый плащ?
– Я хочу легкой жизни.
– М-м-м, – улыбнулась Кэти, – легкой.
– Как у некоторых людей.
– М-м-м.
– Я имею в виду, что некоторым в этом мире не надо вообще ни о чем заботиться.
– Например?
– Герцог Эдинбургский.
– У него семейные проблемы, – нахмурилась Кэти, – а он не становится моложе.
– Ладно. Тогда Дэн Кричтон.
Кэти издала звук, похожий на рычание.
– Да, – сказала Сьюки, – у таких, как он, легкая жизнь.
Сьюки была права. Для некоторых жизнь была легкой. Им не нужно было заботиться о деньгах, здоровье или об отношениях. У них не возникало проблем из-за боязни будущего, они жили настоящим, а не прошлым. Они не сравнивали себя с другими. Они не задумывались над жизненными загадками и не сожалели об ошибках. Они верили в судьбу и гороскопы и благодарили свою счастливую звезду. Они принимали все, что давала им жизнь, и жили одним днем. И оставались в выигрыше.
Пока Кэти и Сьюки напивались в хлам, Дэн Кричтон приехал к Джеральдине. Он припарковался и пошел к дверям. Даже если бы ему пришлось кому-нибудь объяснять, как он добрался из машины до дома своей девушки, он бы не смог сделать этого без помощи видеозаписи.
У него были ключи, но он никогда не пользовался ими, если Джеральдина была дома. Подойдя к воротам, он нажал на звонок и помассировал руки, каждый мускул которых был напряжен до невозможности. Входной механизм зажужжал, и Дэн толкнул калитку, вошел и поднялся по ступенькам. Как всегда, передняя дверь была приоткрыта, и Дэн вошел в рай квартиры Джеральдины.
Кремовые диваны громоздились на похожем на пустыню дубовом полу, играл Вивальди.
