журавль. Знаю, славу и известность Заиметь всего трудней, Я московскую окрестность
Покорю за пару дней. Я концертный зал 'Россия' И Дворец в Кремле сниму, Прослыву я как мессия — Возвеличу Кострому. И меня обратно лично В путь проводит президент, Костромской глава публично Мне подарит постамент. Краснокаменный, гранитный, На котором год какой Замер крупногабаритный Вождь с протянутой рукой. На котором бронзоликих, Власти местные и Царь, Всех Романовых Великих Разместить пытались встарь. На котором после смерти, И заслуженно вполне, Верьте этому — не верьте — Памятник поставят мне.
* * * Урок истории печальный, Благополучие забудь, Не зная путь свой изначальный, Не зная свой конечный путь!…
Какие раньше были беды, И каторжным каким был труд!… Но твёрдо знали наши деды, Откуда и куда идут.
А мы, надменные потомки, Сказать сегодня можем так: — Всё наше прошлое — потёмки! Всё наше будущее — мрак!
г. Кострома
АЛЕКСАНДР СЕВАСТЬЯНОВ * * * Вначале было нас немного, Но погоди: придёт пора — По всей России Кондопога Пройдётся маршем 'на ура'!
* * * Когда в подземном переходе Гнусавит 'Иестеди' певец, Мне хочется его свободе Немедля положить конец.
А был бы я американец, То дал бы сразу по балде, Чтоб больше никогда засранец Не пел бы 'Иестеди' нигде.
Пусть славят 'битлов' англичане, Свои — своих, в конце концов. Но пусть исполнит голос Вани Родной мотив в стране отцов!
* * * Небритый, немытый кошмар Возник предо мной в переходе: Отпетый парижский клошар Пел песню для нас о свободе.
В такт дрыгает левой ногой, Костылики выставив рядом, И наш нарушает покой Сердитым и алчущим взглядом.
Трясёт свой стаканчик пустой И злобные сыплет проклятья, И делает вывод простой, Что люди на свете — не братья.
Хвалёное эгалите Исчезло, как дым исчезает, Наверное, стали не те Французы, иль хрен его знает.
А где, вашу мать, либерте? В натуре, товарищи, нету… Монета звенит в пустоте, Случайно попав на монету.
И все мы в такой пустоте Бряцаем в житейской пустыне… Забудьте про фратерните И спите спокойно отныне.
* * * Проснитесь, французы, ведь вам капут! Пора Европе восстать! Цветные белых вовсю скребут, И поздно локти кусать!
Дождётесь вы от смешения рас Не Пушкина и Дюма, А жизни, в которой любой пидорас — И тот свихнётся с ума.
Сегодня негр французских дам Прилюдно целует взасос, А завтра повиснет у вас в Нотр-Дам Как сажа чёрный Христос.
В храм, как в метро, проникнет вонь, Настанут чёрные дни, Неугасимый вспыхнет огонь В пригороде Сен-Дени,
Вослед загорится Сент-Антуан, За ним — цветущий Отейль, Ведь любят ребята из жарких стран Молотова коктейль!
Французы! В защиту собственных жоп Пусть встанет и стар, и мал. Не думайте: 'После нас хоть потоп!' Ведь он в натуре настал…
* * * Божьим даром была осияна И с поэзией слитно жила — Но при этом Ахматова Анна Неразборчива в связях была:
Итальянский еврей Модильяни, А. Г. Нейман, советский еврей, Простирали дрожащие длани К нестареющей даме червей.
Выбор был её странен и лунен, И делил с ней постель и жильё Суховато- расчётливый Пунин, Ненавидевший сына её.
Обольщённая видом сиротским, Рифмоплётство сочтя за талант, Увлеклась даже Иосифом Бродским, Выдав скептику званье 'гигант'.
Ей дано было русское слово! И спасибо на том, господа… Но брезгливая тень Гумилёва Отошла от неё навсегда.
ЮБИЛЕЙНОЕ Ну, вот и стал я юбиляром, и женщины в теченье дня, став в очередь, как за товаром, целуют трепетно меня.
Тут министерши, поэтессы, чиновницы (и ведь не лень!) меня — задиру и повесу! — спешат поздравить в этот день.
Как птицы в тёплый день апрельский купают перья в брызгах луж — так нынче столько близких душ спешат в лучах моих погреться!
О, сколько славы и похвал! Слова текут густым нектаром. Ну как бы я о них узнал, когда не стал бы юбиляром?…
ИМЯ ГЕРОЯ Ещё безусым Салават
своим геройством смог прославиться.
А мой сосед — хоть и усат,
но до сих пор бездельем мается.
