увековечить память об этом замечательном человеке, выбрав из множества его трудов и деяний главное, достойное для прославления.
О том, что выбрал для себя Леонтий Усов, говорит он сам в интервью газете 'Вечерний Томск' от 23.08.2005: '…У Томска уже 115 лет 'личные отношения' с Антоном Павловичем. Всё, что понравилось ему в нашем городе, - 'Славянский базар', а в остальном впечатление лишь о грязи да о пьяни. Мне не могут простить, что я изобразил классика глазами пьяного мужика. Себя в нём увидели! 'И ходят тут кругом 'вумные' люди!' - как Чехов писал…'.
Комментировать этот текст как-то неловко. О 'личных отношениях' Томска с Чеховым сказано выше. Что же остаётся? Проблема пьянства, но она - увы! - общая для всех российских городов и весей. Обида за слова о 'грязи и пьяни'? Но она давно устарела и ныне воспринимается как нечто надуманное, сутяжное. Остаётся жажда амикошонства (от французских слов ami - друг и cochon - свинья). Ведь как соблазнительно похлопать великого человека по плечу, поиронизировать над ним, затеять с ним безответную полемику - и привлечь тем самым внимание к собственной персоне. Ничего не поделаешь: рынок! А главная его сила - пиар, реклама, нахрап, поддержка людей властных и денежных.
Справедливости ради следует сказать, что у того же Усова был уже опыт создания памятных скульптурных изображений Л. Н. Толстого и А. С. Пушкина, причём опыт удачный. Эти свои работы он преподнёс в дар музеям-усадьбам в Ясной Поляне и Болдине. Но событие это широкой огласки не имело и известности автору не принесло. Вот он и решил 'раскрепоститься' на Чехове. Сначала сделал небольшую 'забавную' скульптуру из дерева, затем решил превратить её в 'памятник'.
Что же 'забавного' мы видим в его творении? Представьте себе фигуру учителя греческого языка Беликова, описанного Чеховым в рассказе 'Человек в футляре': 'Он был замечателен тем, - читаем у Чехова, - что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в тёплом пальто на вате, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он всё время прятал его в поднятый воротник. Он носил тёмные очки, фуфайку, уши закладывал ватой, и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх. Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил от внешних влияний'.
Очень похоже изобразил Чехова и Усов. Пальто с поднятым воротником наглухо застегнуто на карикатурно большие пуговицы и похоже на длиннополую расклешенную книзу юбку, надетую на плечи. Под сдвинутой набок шляпой поблескивает пенсне, которого, кстати сказать, высокий, красивый, тридцатилетний Антон Павлович в 1890 году ещё не носил. Под локти за спиной продет сложенный зонтик. Ноги, напоминающие клешни, не то обмотаны размокшими, превратившимися в нечто бесформенное портянками, не то в 'сапоги из студня' облачены - явный намёк на путевые проблемы Чехова
с обувью. Общее впечатление - жалкий уродец, гротескно напоминающий великого русского писателя.
Разночтений тут быть не может: мало того, что ваятель увидел Чехова 'глазами пьяного мужика, лежащего в канаве…', он ещё и уподобил его одному из созданных писателем типажей, олицетворяющих повседневную пошлость и мертвящую бездуховность грамотного обывателя. Иначе как издёвкой или мстительной пародией это не назовёшь.
О том, как именно Усов претворил в жизнь свой замысел - сделать из деревянной скульптуры 'памятник', - повествует репортаж, опубликованный газетой 'Добрый день' в начале 2004 года. Назывался он 'Народный Чехов' (подзаголовок: 'Томичи возрождают древние традиции') и начинался весьма детективно: 'Леонтий Усов стоял с протянутой рукой. Перед входом в ресторан 'Славянский базар'. И беззастенчиво просил деньги у проходящего мимо народа. А рядом со скульптором стоял босоногий Антон Павлович Чехов, вырезанный из дерева рукой мастера ‹…› Усов решил поставить памятник Чехову на народные деньги…'.
Дальше в репортаже говорится: 'Надо признать, что далеко не все из присутствующих на уличной 'пресс-конференции' поддержали идею Усова. Одних, как, например, члена Союза художников Ярославу Беспалову, возмущало отсутствие референдума. Другие свели всё мероприятие к одной фразе: кабацкому месту - кабацкий памятник. Последние в шеренге недовольных возмущались равнодушием городских чиновников, выдающих разрешение на установку бездарных монументов…'.
В той же газете в номере от 28.02.2004 года откликам томичей на 'инициативу' Усова был отдан целый разворот с общим заголовком 'Ах, зачем нет Чехова на свете… ' (рубрика 'Резонанс'). В вводке к нему говорилось: 'Честно скажем, среди тех мнений, с которыми довелось познакомиться редакции, не было ни одного положительного'. Протестовали писатели, художники, композиторы, учёные, работники культуры, преподаватели, инженеры, люди других профессий. Однако на помощь Усову и его сторонникам пришли власть и бизнес. О том, откуда взялись 'народные деньги' на воплощение карикатурного изображения русского классика в бронзе, чьими усилиями установлен этот 'шедевр', свидетельствует табличка на его постаменте. На ней выгравированы имена бывшего мэра (ныне его дело по обвинению в коррупции рассматривает областной суд), управляющего филиалом одного из столичных банков и владельца ресторана 'Славянский базар'.
С тех пор страсти вокруг скандального 'памятника' то утихают, то вновь разгораются. Утихают потому, что их заглушают другие, ещё более не укладывающиеся в голову события в социальной, культурной, политической жизни страны, региона, города. У людей накапливается непроходящая уста-лость,апатия, равнодушие. Всё больше и больше появляется граждан, прежде всего молодых, которые даже классику не читают, предпочитая книге компьютерные игры или чтиво, подлинному искусству - зрелище, бьющее по нервам, трюкачество всякого рода, музыкальный, изобразительный и словесный эпатаж.
О влиянии на массовое сознание СМИ и говорить не приходится. Именно с их помощью в Томске стало утверждаться представление о том, что усов-ский Чехов - 'самый правильный памятник от самого правильного автора', что это 'бренд Томска' и т. п. и т. д. Время от времени тележурналисты даже социологические опросы населения проводят. Но у них на этот случай свои хитрости припасены. Вместо того чтобы выяснить, считают ли томичи скульптурное изображение работы Усова памятником, соответствует ли оно их представлениям об А. П. Чехове, место ли ему в губернаторском квартале, где по Закону о нём (цитируем) 'расположены важнейшие административные здания, объекты социального значения, а также памятники истории, культуры и архитектуры, образующие историко-культурный заповедный район', ведущий передачи спрашивает - нравится ли нам 'памятник' Чехову, следует ли его сносить или нет… Эта явная подмена вопросов даёт свои результаты, изрядно сбивает точность социологических весов. Одно только слово 'сносить' даже у людей, критически относящихся к изыскам Усова, вызывает чувство противодействия. 'Ну, разве можно покушаться на свободу творчества! Художник всегда прав! Времена тоталитаризма кончились!' - восклицают они.
Не менее провокационен и опрос по принципу 'нравится - не нравится'.
Ведь памятник создаётся не для одного человека и не для группы лиц, а для всех жителей города и его гостей. Он должен объединять людей, а не разъединять, учить патриотизму, возбуждать интерес к отечественной истории, к жизни и свершениям её выдающихся сынов и дочерей, быть образцом русской культуры, её нравственных идеалов и этических норм.
Увы, творение Усова рождает совсем иные чувства. В одном из своих многочисленных интервью скандальный скульптор заявил: 'Сами посмотрите: как только поставили памятник - тут же Чехова стали изучать, его жизнь и творчество!' Но так ли это? Нам, например, запомнился такой телевизионный сюжет: учительница младших классов привела своих воспитанников к так называемому памятнику. Один из её учеников, показывая себе под ноги, сказал в камеру: 'Здесь лежал пьяный, он смотрел на Чехова'. Его соклассница добавила: 'А здесь был ресторан 'Славянский базар', где хорошо кормили'. Вот и всё, что дала детям эта экскурсия.
Или другой случай, также зафиксированный вездесущими журналистами. Осматривая достопримечательности Томска, сотрудники японского посольства были ошарашены тем, что открылось их взору на набережной реки Томи у 'Славянского базара'. Однако как люди, умеющие скрывать свои эмоции, они вежливо покивали и обмолвились - де, в их стране не принято ставить монументы всемирно известным писателям в таком виде. Сопровождавшая их высокопоставленная чиновница, для которой Усов - 'это наше всё', вынуждена была согласиться, что изображение Чехова и впрямь относится к разряду гротесковых. А гротеск, как мы знаем, это сочетание правдоподобия и карикатуры.
Ну можно ли после всего этого верить Усову и его единомышленникам, что они горячо и свято любят
