Ганс сидел в кресле в кабинете maresciallo[48] Сантини и, ломая руки, поглядывал на часы.
— Что она там делает! — говорил он, трогая пластырь, который санитар наклеил ему на разбитую губу.
Через приоткрытую дверь мы видели Маэ, которая вела переговоры с бравым maresciallo. Мы безвылазно сидели в его пропахшем потом и табаком кабинете уже больше четырех часов. Бежевое ковровое покрытие на полу было все в пятнах, происхождение которых я предпочел не уточнять.
Карабинеры, вызванные окрестными жителями, схватили нас, как букет фиалок, на виа дель Колоссео, чтобы препроводить в маленький полицейский участок в двух шагах от форума Траяна.[49]
«Интересно, что она пытается ему объяснить?» — с беспокойством думал я.
Я видел, как maresciallo с тупым видом качает головой, а Маэ умоляюще жестикулирует перед ним.
Не в силах больше ждать, я встал и направился прямо к maresciallo Сантини. А он, увидев, что я приближаюсь к нему решительным шагом, с лицом, искаженным гневом и тревогой, повернулся ко мне, инстинктивно потянувшись к пистолету.
— Синьор, оставайтесь в кабинете, прошу вас.
— Послушайте, maresciallo Сантини, — закричал я, — вы обращаетесь с нами как с преступниками, в то время как это мы подверглись нападению!
Вышеназванный maresciallo нахмурился.
— Наши документы и предметы, которые мы везем, — оформленные по всем правилам. У вас нет никаких оснований держать нас здесь.
— Синьор Лафет, у меня пока есть только ваша версия случившегося. Держа вас здесь, я лишь произвожу расследование. Завтра утром, когда мы свяжемся с вашим консульством, мы…
— Так вы собираетесь держать нас здесь всю ночь?
Маэ с упреком взглянула на меня, но я уже закусил удила.
— Послушайте, maresciallo, я не знаю, каковы ваши инструкции, но, что касается меня, знайте, что я…
— Баста! — решительно махнул он рукой и сделал знак своим жандармам. — Посадите эту парочку в камеру!
— Что? — закричал Ганс, который тоже вскочил и подошел к нам. — Вы не имеете права! Я требую адвоката!
Один из жандармов увел размахивающего руками Ганса.
— Вы готовы сотрудничать с нами, синьор Лафет, или я вынужден буду вызвать подкрепление?
Маэ положила руку мне на плечо.
— Я немедленно позвоню господину Юргену, Морган. Ты не проведешь здесь ночь, обещаю тебе. Даже если для этого нам придется разбудить половину консульства, — добавила она, обращаясь к maresciallo Сантини, который несколько утратил свою самоуверенность.
Все время, что он нас допрашивал, он был убежден, что имеет дело с торговцами антиквариатом, решившимися свести счеты между собой.
— Уведите его! — приказал он полицейскому, который подталкивал меня к камере, где уже заперли Ганса.
— Я все беру на себя, Морган! — бросила Маэ, махнув мне рукой.
Я устало опустился на железную скамью и тяжело вздохнул, прислонясь к стене, покрытой надписями и рисунками.
— Сядь, Ганс, и перестань орать.
Он неохотно повиновался, поскольку, как и я, был на грани.
— Кто были эти мастодонты? Грабители?
— Да, но они знали, что мы несем.
— Их послал Юрген?
Я помотал головой.
— Маэ могла бы забрать у нас документы и меч в любой момент. Нет, это что-то другое.
Он встал, чтобы немного размяться.
— А если это не Маэ, тогда кто посетил твою квартиру в Париже? И разве не те же самые типы подослали к нам этих двух громил? Те, кто… кто сбросил с балкона старого профессора?
— Возможно.
— Черт… — бросил он, садясь рядом со мной, и, закрыв ладонями лицо, посмотрел на меня сквозь пальцы. — Мор… я, кажется, начинаю дрейфить.
— Ты хочешь вернуться в Париж?
— А ты вернешься со мной?
Я лишь покачал головой.
— Тогда не рассчитывай, что я уеду.
Мы надолго замолчали, и я в это время пытался найти связь между поврежденным замком в моей квартире, убийством Бертрана, Юргеном, двумя греками, что напали на нас, Маэ и… Гелиосом. Кто этот человек? Чего он хотел? Его послания были предостережениями. Он был в курсе всего, что я затевал, всего что нашли, что мы делали, и я готов был поклясться, что он один из наших врагов, потому что уже не мог называть его иначе. Гелиос… греческий псевдоним. И человек он, судя по всему, образованный. Какой- нибудь коллекционер, соперник Йона Юргена? А может, сеньора Бертрана? Почему бы нет?
Около двадцати трех часов нам принесли два подноса с ужином и пачку сигарет. У меня слишком свело желудок, чтобы есть, но Ганс накинулся на содержимое баночек не без удовольствия.
— Знаешь, — тихо сказал он, поглощая йогурт, — я, конечно, струсил, но, с другой стороны, то, что с нами происходит, — это просто здорово. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Я поглядывал на него, пуская дым через ноздри.
— Я думаю, ты не отдаешь себе отчета, что нависло над нашими головами.
— Ты здорово с ними разделался, с этими двумя гризли, разве нет? Если бы ты мог видеть себя со своим мечом! «Назад!»
Я невольно улыбнулся.
— Знаешь, когда дед нас познакомил, я и подумать не мог, что ты такой тип. Просто молоток!
Я взглянул на него снизу вверх.
— Во мне нет ничего от супермена, Ганс. И знаешь, я не горжусь тем, что произошло там, на виа дель Колоссео.
— Ты не понимаешь… Как тебе объяснить?.. Настоящий молоток — это тип, который делает то, что никто не осмелился бы сделать из страха прослыть болтуном или размазней, но над которым никто не смеется, потому что он в два счета может заставить проглотить язык любого. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Человек, который умеет заставить уважать себя, вот! Парень с головой. Поэтому я знаю, чего мы можем здесь достичь. Я сдрейфил, но я знаю, что с тобой можно плавать на серфинге на крутой волне. У тебя достаточно и силы, и ума для этого. Мы найдем ее, эту гробницу, и твои соратники смогут много лет наслаждаться, копаясь во всем этом.
«Я верю в тебя» — вот что это означало. И слышать это от Ганса, который не верил ничему и никому, а меньше всего — самому себе, было одновременно и неожиданно, и трогательно.
В три часа ночи maresciallo Сантини с растерянным видом лично открыл дверь нашей камеры. Маэ в дорожном костюме — хлопчатобумажной куртке с короткими рукавами и длинной льняной юбкой — с довольным видом стояла за его спиной.
— Можете выходить, — процедил сквозь зубы полицейский, рукой показывая нам на дверь. — Вам вернут ваши вещи, как только вы подпишете расписку.
Ганс вышел из камеры с важным видом, словно павлин, презрительно поглядывая на бравого maresciallo, которого явно вытащили из постели.
— Что произошло? — спросил я у Маэ, когда мы забрали наши вещи.
