Джеффри перевернулся набок и удивленно поднял брови. Он рассчитывал на совсем другую реакцию, полагая, что совершает акт высочайшего самопожертвования, подавив свои чувства. Он и сам не знал в точности, чего ожидал от нее — обвинительной речи в адрес деда или проявления благодарности. Она же утверждала, что бурные летние романы ее не интересуют, и поэтому вспышку гнева он не ожидал никак. Создавшаяся ситуация поразила его.
— Нет, — ответил он наконец с неопределенной гримаской.
Она бросила на него хмурый взгляд.
— Тогда почему ты так поступил со мной?
— Ни одна из моих «других женщин» не имела бы ничего против того, что я внук Сэса Рэсбоуна, — сказал он, сдерживая улыбку.
— Имели бы, если бы были с ним знакомы, — пробормотала Кэйси. — Ну ладно, давай поговорим.
Джеффри сел и нежно нажал пальцем на кончик ее носа.
— Сейчас у тебя вряд ли подходящее настроение, Кэйс. Почему бы мне не приготовить для нас по чашечке кофе со льдом? Встретимся в доме.
Он поднялся и направился к холму, но вдруг остановился и ухмыльнулся.
— Знаешь, нам совсем не обязательно заниматься только одними разговорами.
Кэйси было нахмурилась, но лишь на мгновение. А потом улыбнулась, почувствовав вдруг себя свободнее и счастливее, чем когда-либо. Джеффри Колдуэлл благотворно влиял на ее излишне импульсивную натуру. Неужели это она снова отправилась на байдарке через пороги, да еще с больной ногой? Едва не упала в его объятия прямо там, в воде? Наговорила ему неизвестно что? Была так откровенна, так прямодушна? Что случилось с Кэйси Грэй, которая всегда держала себя в руках?
Она попыталась встать, но глухая боль и тяжесть в колене напомнили ей о травме, а свежий ветерок — о беспорядке в одежде. Если бы Кэйси из группы Магинна увидела сейчас себя в таком виде, то пришла бы в ужас…
Она быстро застегнула лифчик, заправила блузку и по-новому повязала шарф на голове.
— А теперь, — произнесла она вслух, — разве ты не чувствуешь, что к тебе вернулись покой и достоинство? И благоразумие?
Кивнув сама себе в ответ, она позвала Джеффри, чтобы тот оказал ей любезность и принес трость из байдарки.
Через десять минут они сидели на крыльце каменного домика и пили кофе со льдом, изображая двух благопристойных людей, наслаждающихся прекрасным солнечным утром. Джеффри успел натянуть рубашку и собрать разбросанные страницы сценария, пока Кэйси отдыхала, подставив разгоряченное тело под освежающие дуновения горного ветерка.
— Вам вовсе не обязательно так строго соблюдать приличия только потому, что мои родственницы — монахини, — неожиданно произнесла она.
— Кэйси, какого черта, что вы имеете в виду?
— Как-то я встречалась с одним человеком — недолго, — который был большим любителем сквернословия. Он мог выругаться как угодно и при ком угодно. Но в моем присутствии сидел, выпрямив спину и тщательно подбирая слова в разговоре. Только потому, что мой отец — епископ и… — Она вздрогнула. — Ох!
Джеффри, казалось, был целиком поглощен размешиванием льда в кофе.
— Ваш отец — епископ?
— Преподобный отец Алистер Грэй, — промямлила она.
— В сутане, расшитой шапочке, с четками?
— Иногда. Правда, дома он предпочитает носить джинсы фирмы «Levis» и водолазки.
— А ваша мать?
— Она умерла, когда мне было три года.
— Извините, Кэйси. — Его взгляд потеплел. Сжав в руках стакан, он наклонился к ней. — У вас, вероятно, было не слишком радостное детство.
— Всякое бывало, но вы сами видите, какие у меня замечательные тетушки. Отец может напустить на себя внушительный вид, если захочет, но по натуре он очень мягкий и любящий человек. А еще после маминой смерти у меня была самая очаровательная в мире гувернантка, француженка. Она учила меня своему языку, и уже лет в восемь-девять я могла свободно болтать на нем. Фактически в детстве я находилась в весьма привилегированном положении и по большей части была счастлива. Я сама создала себе проблемы, которых могло и не, быть. Глядя на воспитанниц Ордена Святой Екатерины и зная, что им довелось перенести, я могу представить, как могла повернуться моя собственная жизнь. — Она пожала плечами, улыбнувшись, и сделала глоток кофе. — В моем генеалогическом древе могли бы оказаться куда менее симпатичные представители нашего рода, чем епископ и две монахини.
— Такие, например, как Сэс Рэсбоун?
— Вот именно! — рассмеялась она.
— А теперь, Кэйси, вы должны сознаться, что уж он-то никогда не соблюдал правил приличия, даже находясь рядом с монахинями или с их племянницей.
— Это верно.
Джеффри скривил губы в комичной ухмылке.
— А я как-никак довожусь ему внуком!
— И это правда, — согласилась Кэйси, заерзав в своем ставшем неудобным кресле.
— Так что мои действия некоторое время тому назад касаются только меня и моих чувств к вам, не более того.
— О! — она не знала, что и сказать.
Он откинулся на спинку стула и не смог удержаться от улыбки. Отливающие золотом локоны Кэйси выбивались из-под шарфа, голубые глаза блестели, аккуратный носик слегка порозовел после последней лодочной прогулки. Джеффри почувствовал, как внутри снова поднимается волна возбуждения, и в который уже раз пожалел о том, что чувство ответственности проснулось у него на берегу так некстати.
— Зачем сестра Джозефина прислала вас? — спросил он отрывисто.
Выпрямившись, Кэйси приняла деловой вид.
— Ах да. Возможно, вы не в курсе, Джеффри, но на ваших землях растет несметное количество черники.
— Да, я припоминаю, — подтвердил он, махнув рукой куда-то в сторону верховья реки, — за сосновым леском и по склону холма. Я со своими кузенами всегда ходил собирать ее, когда был ребенком. Я приезжал сюда каждое лето, пока мы не перебрались в Лос-Анджелес, когда мне исполнилось десять лет. С тех пор был здесь всего несколько раз.
Кэйси подумала, что он вовсе не намерен щадить ее чувства. Он был внуком Сэса Рэсбоуна и не хотел этого скрывать или как-то замять это обстоятельство, или согласиться с ней, что его дед был действительно очень противным стариком. Что ж, вряд ли она имела право упрекать его за это. Все же возложенная на нее миссия заставляла ее чувствовать себя неловко.
— Дикие ягоды самые вкусные, вы не находите? — поинтересовалась она совсем некстати.
— Несомненно. — Он вытянул перед собой длинные ноги и выглядел совершенно умиротворенным. — Моей двоюродной бабке, Сильвии Рэсбоун, принадлежало и поле по ту сторону каменной стены, что огораживает владения деда. Там тоже полно черники, но нам не разрешалось ее собирать после того, как Сильвия Рэсбоун пожертвовала пятьдесят акров Ордену Святой Екатерины. Мне было тогда восемь лет, но я помню, как дед просто рвал и метал оттого, что к его земле будет примыкать лагерь для малолетних правонарушительниц. Ваши тетушки были тогда молоды и выступали проводниками новых веяний, которые мой дед считал в высшей степени сомнительными. Я так до конца и не понял, какие мотивы управляли Сильвией в большей степени: желание проявить щедрость, будучи благочестивой прихожанкой англиканской церкви, или желание досадить своему братцу. Все Рэсбоуны — жуткие склочники.
— Знаю, — не стала спорить Кэйси. — Сильвия посещала церковь в Александрии, когда там был мой отец, а Сэс уже уехал в Беркшир.
Джеффри ухмыльнулся.
— А ваш отец называл его «стариканом Рэсбоуном»?
