Валерием, Саша удовлетворенно кивнул:
– Значит, так, ребятки... От имени и по поручению Грязнова-старшего Грязнов-младший навострил своих замечательных оперов проверять и перепроверять все фирмы под названием «Кодак»... Имеются в виду не их пункты приема пленок на проявку и выдачи готовых снимков, а заведения, где эти пленки проявляются... В Москве их, как вы понимаете, уйма, поэтому фээсбэшные опера занимаются тем же самым, пришлось их все-таки подключать. Заодно и Анисимов свои обидки проглотил и переварил...
– А для чего это нужно, Александр Борисович? – простодушно поинтересовалась Галочка.
– А, да... Ты же не в курсе, – спохватился Турецкий. – Дело в том, что яд, которым отравили Кожевникова, используется в наше время вполне официально исключительно для проявки цветных фотоснимков...
– Да что вы? – Романова покачала головой. – Ну и ну... Так мы и до будущего года никуда не приедем, ведь кроме «Кодака» есть еще и фотохудожники всякие...
– Вот! – Саша удовлетворенно посмотрел на Галю. – И я к тому же!.. То есть проверить их всех невозможно, даже если бросить на сие дело весь оперативный состав МВД. Зато на данном этапе возможно совсем другое: все эти актрисули, так же как и модельки, всегда имеют эти... Как их?.. Ну такие альбомы с собственными снимками...
– Портфолио! – подсказала Романова. – Ой, я, кажется, поняла!..
– Молодец, лично я давно понял, – ревниво произнес Померанцев.
– Оба умные, успокойтесь, – усмехнулся Турецкий. – Так что далее у нас с вами на очереди как раз фотохудожники, связанные с театром, в котором играет эта фифа, прости господи!.. Ведь наверняка она предпочитает кого-то одного, или театр кого-то одного предпочитает. Это нужно выяснить первым делом, Галочка, а пообщаться с ним... сами решите, кому лучше: тебе или Валерию... Думаю, пары дней вам вполне на это хватит... Валерий, ты с вдовой Кожевникова уже встречался?
– В последний раз звонил вчера, – покачал тот головой. – Она пока не в состоянии... Похороны только позавчера были, Александр Борисович, сами знаете...
– Знаю... Ладно, попробую сам к ней съездить, если ты не против! – Он подмигнул Померанцеву, на лице которого проступило выражение явного облегчения: Валерий, и это было известно всем, не любил общаться с близкими жертв убийства. Впрочем, не любил этого никто, однако для Померанцева это всегда почти кончалось едва ли не недельной депрессией. О том, что его следователь настолько чувствителен к чужому горю, что даже годы работы в прокуратуре не сделали его иным, знал только Турецкий. И частенько брал эту часть работы, если дело вел Померанцев, на себя...
Именно по этой причине многие коллеги Валерия считали его любимчиком Саши и, грешным делом, завидовали, не желая видеть того, что по служебной лестнице он двигается вовсе не потому, что этому способствует его шеф, а благодаря собственному высококлассному профессионализму.
– Спасибо, Александр Борисович, – немного виновато произнес Померанцев и отвел глаза, перехватив любознательный взгляд капитана Романовой.
– Я пойду? – поинтересовалась Галочка. – Мне бы хотелось побывать у директора театра сегодня, потому что завтра в спектакле занята Крутицкая и, наверное, пока мне все еще не стоит с ней сталкиваться в качестве оперативника?
– Ни в коем случае! – подтвердил Турецкий. – Твое журналистское амплуа еще может нам пригодиться. Эта дамочка лжет так же легко, как дышит... Заодно пообщаешься с той ее новой подружкой, Анастасией Кудриной. Сними с нее показания официально, под протокол, ладненько?
– Конечно, Александр Борисович! Я, собственно, и сама собиралась с ней поговорить! Так я пойду?
– Давай, счастливо тебе.
Валерий, дождавшись, когда Романова покинет кабинет, неуверенно глянул на своего шефа, вздохнул, поерзал и, наконец, решился.
– Если вы не против, – пробормотал он, – к вдове можно вдвоем съездить...
Саша внимательно посмотрел Померанцеву в глаза, прежде чем ответить, потом неожиданно тепло улыбнулся:
– Только не вздумай закомплексовать. Знаешь, поначалу очень многие тяжело контактируют с близкими людьми убитых... Да что там многие – почти все! Потом... Словом, с годами у большинства это проходит...
Валерий невесело кивнул.
– Ну, так вот... Можешь считать меня садистом, но мне почему-то не хочется, чтобы у тебя это прошло... Совсем не хочется!
Семейные тайны
Трудовой день Турецкого, как обычно, выдался длинным и насыщенным не самыми, мягко говоря, положительными эмоциями, на фоне которых собеседование с Крутицкой постепенно утратило свою остроту. Подумав об этом, Александр Борисович в очередной раз похвалил себя за неизменное правило – наиболее неприятные дела назначать всегда на утро: еще будучи юным студентом юрфака, он понял, насколько бессмысленно оттягивать неизбежные в жизни каждого человека испытания, и в этой связи, к великой радости своих сокурсников, все экзамены всегда шел сдавать в числе первых смельчаков. Независимо от степени готовности.
Ну а какой смысл, спрашивается, тянуть с роковым свиданием с экзаменатором, если оно все равно рано или поздно состоится? И если рано, а значит, нервотрепка так или иначе завершится быстро? Коли уж суждено сдать – так сдашь, а не суждено сделать это с первого захода – совсем ни к чему упомянутую нервотрепку растягивать во времени!
Бог весть, почему именно в этот вечер припомнились Саше далекие студенческие годы в тот момент, когда он наконец покидал в десятом часу вечера здание Генпрокуратуры. За его порогом Турецкого поджидал и настоящий зимний мороз и его темно-синий четыреста шестой «пежо», одиноко темневший на служебной стоянке. Даже непосредственный начальник и старый друг Турецкого Костя Меркулов, разговор с которым не добавил ему сегодня хорошего настроения, уже с час, как отбыл домой, в семейные объятия заботливой супруги. А вот он, вполне традиционно, покидает родную Генпрокуратуру опять позже всех, если не считать дежурной бригады...
Было, впрочем, и в этом свое преимущество: благодаря позднему часу и морозу знаменитые московские пробки давным-давно рассосались, и ему удалось добраться по полупустым улицам до дома всего за двадцать семь минут, даже не слишком превышая скорость. Да еще и припарковаться вполне по-семейному – рядом со стареньким «дэу» собственной жены... Судя по полностью заиндевевшим стеклам ее машины, Ирина Генриховна давно уже была дома. И Александр Борисович немедленно заключил сам с собой пари: скажет или не скажет сегодня Ириша какую-нибудь гадость по поводу его позднего, хоть и не слишком, возвращения в родной дом?..
Ириша, разумеется, сказала.
– Надо же! – произнесла она, высовываясь в прихожую на звук хлопнувшей двери. – Еще и полуночи нет, а наше Солнышко уже в лоне семьи... Привет, дорогой, рада тебя видеть! Главное – ужин еще не совсем остыл!
– Ирка, перестань. – Он посмотрел на жену как можно жалобнее. – И без тебя – не день, а сплошной кошмар... Чем быстрее ты меня накормишь, тем быстрее он наконец кончится!
– Бедненький... – без особой жалости в голосе произнесла Ирина, покосившись на прозрачную синюю папку-уголок в руках мужа. – Судя по всему, после ужина ты этот «кошмарный день» намерен продолжить!
– Совсем ненадолго, – виновато пробормотал Саша. – Всего минут на пять в комп загляну, а документы утром просмотрю... Мне по одному проклятому дельцу надо ехать к жене убитого... Да я тебе, по-моему, рассказывал, помнишь?.. Насчет подстав...
– Конечно, помню! – Ирина Генриховна мгновенно поменяла свой слегка ироничный тон на вполне серьезный и заинтересованный. – Между прочим, собиралась тебя спросить, как идет дело...
– «Как», «как»... Ка€ком кверху, прошу прощения!.. – Саша хмуро посмотрел на жену и направился в ванную. Пока он плескался под краном, как обычно, долго отфыркиваясь и умываясь так тщательно, словно намеревался смыть с себя всю сегодняшнюю усталость, Ирина успела не только накрыть ужин, но и налить себе чай: это тоже было у них чем-то вроде традиции – в случае если Саша являлся с работы раньше, чем
